Я взошел осторожно за Василием Павловичем по узким крутым ступеням на этот лобный помост и перила пощупал.
Над помостом торчало вверх явно плоское, укрытое брезентом, вроде «катюши» времен войны. Против «катюши» посредине помоста стояла будочка узкая без дверей. В будочке было видно кресло. А сзади, к помосту вплотную, примыкала стена сарая, и на этой стенке в темной раме формата портретов вождей висела фотография. Однако это был не Карл Маркс.
С портрета улыбался в белую, большую и круглую бороду добрый-добрый библейский дедушка. Я бы сказал даже так, если можно: это была фотография Бога, только не сурового, а очень доброго.
— Наш с вами земляк. В восемьдесят четыре года, — пояснил мне тихо Василий Павлович. — Бухман Владимир Николаевич. Погиб под автомобилем. В путешествии.
Он шагнул назад по помосту, такой весь громоздкий, сутулый, черноусый, в большой шляпе, в длинном, застегнутом доверху плаще, и доски под ним заскрипели.
— В наш технический век, — начал Василий Павлович, стоя уже у перил, — главное, рассчитать точнее, главное — это физика! — И принялся стягивать с «катюши» брезент.
Решетчатая, в четыре квадратных метра рама обнажилась передо мной. Она вся была поделена на квадраты-гнезда. И в этих квадратных деревянных гнездах под разными углами засверкало на солнце множество ослепительных зеркал.
— Это что?..
Василий Павлович, не отвечая, потянул за шнур, и рама, скрипя, начала медленно разворачиваться вправо.
— Солнечный рефлектор Бухмана. Большой модели, — сказал Василий Павлович тихо. — Я осуществил.
Он закрепил аккуратно шнур на перилах, и ко мне повернулся своим суровым, желтым своим лицом с черными резкими усами. У него шевелились усы и сдвигались вместе густые брови.
— Все лучи отражаются здесь, в зеркалах. — Повел он длинным пальцем. — И сходятся в один фокус. Потом луч устремляется вот сюда. — Он указал на кресло в кабине. — Здесь и происходит облучение. Солнцем. Я думал над этим все восемь лет.
Я посмотрел на кресло молча и молча увел глаза.
— Луч жизни Бухмана стимулирует рост растений, — продолжал популярно Василий Павлович, — рост животных, рост людей. Это вам не бомбы изготовлять. Солнце излечивает почти что от всех болезней. И от духовных и от физических. От чахотки. От радикулита. От ожогов… Даже от запоя. — Василий Павлович искоса поглядел на меня, завлекая. — Каждый сеанс по десять минут.
— Но ведь это ж неправда, — как можно мягче разъяснил ему я. — Василий Павлович, ведь я ж не запойный.
— Не запойный?.. Ну хорошо, — согласился Василий Павлович терпеливо. — Хорошо. Однако не зарекайтесь. Пусть для профилактики, — согласился Василий Петрович. — От нервных болезней. Мы испытаем… Для профилактики: исчезает апатия, нездоровые всякие мысли, мешающие людям жить. Ну вот какие у вас, например, мысли?