«К черту, надо домой уходить», — подумал Олег Петрович.
— Это с механизмами что-то, кажется?
— С механизмами, — захихикал от удовольствия Кирилл Афанасьевич, откидываясь на стуле, — с механизмами… Это стенная роспись церквей. — И, веселясь, похлопал себя по колену ладошкой. — У меня, знаете, и предприниматель был знаменитейший — Фома Родионыч Рольян! Молдаванин, черный такой как уголь, но элегантен! Ох, до чего элегантен, — замотал он головой. — Необыкновенно! А мы?.. — подмигнул он Олегу Петровичу. — Мы разве хуже? Мы в ногу с веком! Вот закройте, вы закройте глаза, вообразите. Бархатная черная шляпа! Перчатки тонкие у меня! Тросточка! Часы на цепке — часы швейцарские. И барышни вокруг — у-ух! А книжки? Пожалуйста, прошу вас, самые первые: «Приятный тон» и «Жизнь Христа» Ренана… Тс-с-с, — вдруг прошептал он, бледнея, выпрямляясь. — Вы слышите?! — прошептал он и обернулся.
«Сумасшедший», — похолодел Олег Петрович и тоже стремительно посмотрел туда, в углы, но не было там, конечно, никого… Справа был натюрморт с арбузом, очень плохой: рассыпался этот арбуз нарезанный, совсем переспелый, прямо куски из него вываливались, бело-розовые, грубые, мятые треугольники. А слева были картинки маленькие, три штуки — цветы не цветы, не понять.
— Простите, — пробормотал Кирилл Афанасьевич. — Я… — провел по лицу ладонью. — Вы не подумайте, что я ненормальный. — И снова, разлив по стаканам, выпил. — Вы слыхали когда-нибудь, молодой человек, вы, молодые люди, надежда мира, — сказал он медленно, наклоняясь через стол, — вы когда-нибудь думали, что отличает человека от любого животного на двух ногах?! А? Что такое «совесть»? — передразнил он явно кого-то. — «Стойкость духа»? Вы не думали, конечно? А вот у нас, в нашем проклятом доме, тридцать лет, представляете, тридцать лет существовал и существует… Нет, нет! — замахал он рукой. — Я вам попробую издалека. Вот я, к примеру, все отряхнул, все прошлое, я и сам боролся.
— С кем боролся?
— С Богом, с кем же еще. Я, знаете, шел всегда…
— В ногу с веком, — кивнул Олег Петрович.
— Мгу, — согласился рассеянно Кирилл Афанасьевич и вдруг сощурился. — У вас скептицизм модный?
— Не скептицизм, — пробормотал Олег Петрович («Господи, что тебе надо?»). — Кирилл Афанасьевич, простите, не сердитесь, это вон там цветы или не цветы слева?
— Как?
— Вот это, говорю, цветы или не цветы, я не понимаю.
— А… — обернулся Кирилл Афанасьевич к картинкам. — Это так. Это просто узоры на стеклах от мороза, просто узоры перерисовывал… А что?
— По-моему, здорово, — обрадовался Олег Петрович совершенно искренне и, отодвинув стул, обогнув Кирилла Афанасьевича, подошел поскорей к стене. Однако это действительно было стоящее: великолепные, стрельчатые, написанные масляными красками узоры на синих листах. И справа подписи как положено в уголочках: «Усть-Вымь, 49 г.».