9
За час до рассвета льдина проплывала Индийским океаном‚ мимо неприметного возвышения над водами‚ и Чуча притомился – не болтал ногами.
– Эге-гей! Люди на возвышении есть?
Отвечали:
– Никого нет. Остров необитаем.
– Кто же со мной говорит?
– Кому говорить? Некому.
– А ты?
– Я – эхо. Прежних звуков от сгинувших поколений. Наговорено столько – надолго хватит...
Воротился Замотай Григорий‚ доложил коротко:
– Плюха Захарий в недоимочных ходит. Улыба Кондратий в пьянстве пребывает‚ запоен и буйлив. Глот Феофан с лица тих: ничьим разумом живет. В том есть поруха‚ и до беды близко.
Замолк в ожидании похвалы.
– Указчику‚ – намекнул Глот‚ – чирей за щеку...
Но его опять не услышали.
– Определи‚ барин‚ сотским‚ – попросил Замотай, – а я расстараюсь. Вымучаю с них долги. Головы поскусаю.
Притопнул для острастки ногой‚ показал кулак-тыкву:
– Подати станут без недобора‚ прекословия не будет. У меня и огарки по ранжиру встанут.
Эти‚ в беседке‚ только поежились‚ а Глот Феофан сказал:
– Определят тебя... Ко двору в дураки. Не по рылу еда...
В то вольное, безнарядное лето‚ когда крикуны – пролитой крови заводчики – выворотят рельсу с полотна и пробьют набат‚ Замотай Григорий уведет с дачи их Люси‚ третье поколение от Кути‚ сучку благородных кровей: изнеженную‚ балованную‚ глаз с поволокой. Привяжет ее к амбару – колодезной веревкой за горло‚ подсунет миску с помоями‚ и Люси в ужасе отшатнется от пахучей мерзости. Пару дней она пролежит возле той миски‚ скуля и повизгивая‚ а потом всё сожрёт, вылижет досуха шершавое донышко. Через день ей плеснут в миску еще помоев‚ а затем перестанут: пусть сама себя кормит. Ночью перемахнет через плетень кобель – с теленка весом‚ учуяв издалека дамский ее призыв‚ станет ездить по двору на нежной‚ надушенной спинке‚ вбивая в Люси своё потомство. За кобелем уставится очередь‚ и до утра ее будут добивать деревенские псы всех мастей и размеров. Отощает. На тело спадёт. Хвост подожмет в боязливости. Подхватит шат – собачью чумку‚ одуреет и издохнет в мучениях‚ но прежде нарожает кутят от шелудивых кавалеров‚ а в них проглянет ее порода‚ размываясь в поколениях‚ до полного пропадания в пакостливых‚ кусучих псах. Люси никого не трогала по благородству характера‚ только ластилась, – ее потомки станут рвать до кости...
Замотай уходил прочь‚ пробубнивая сквозь редкие зубы:
– астопырились – пузырем на воде...
Караваев запевал шутейно‚ покончив со слоёными пирожками:
– Давно готова лодка‚ давно я жду тебя...
Мария Викентьевна доспевала у самовара‚ колыхая пышнотелыми прелестями‚ а папа говорил молчком – не разрешить недоумения: