Кассандра собралась протестовать, но неожиданно для себя медленно повернулась. Потом отпила из бокала, стараясь не закашляться. Вино было терпкое, но вовсе не дурное.
— Красота! Позволь, я помогу тебе застегнуться. — Он поставил бокал на табурет и подошел к Кассандре. Прежде чем она успела возразить, он потянул за пуговицу. Жемчужинка осталась у него в руке.
Кассандра оттолкнула его руку, чуть не пролив вино.
— Ты ее оторвал, — сказала она с укором.
Фалько рассмеялся.
— Прости, я не нарочно. — Он хотел продолжить, но девушка отшатнулась. — Обещаю вести себя как подобает.
— Почему я должна тебе верить?
Фалько подошел к ней сзади и начал бережно просовывать пуговицы в петли, чуть не касаясь щекой ее затылка.
— Потому что ты хочешь мне верить.
В руке у нее дрогнул бокал, но она взяла его крепче и отпила еще глоток. Всякий раз, когда он к ней прикасался, ей делалось трудно дышать, и она не знала, в чем дело: в узком лифе или в том, что он так близко. Оставалось только пить вино большими, нервными глотками. Когда он застегнул последнюю пуговицу, бокал был пуст.
Фалько взял его из рук Кассандры.
— Я наполню его снова, а потом придумаю для тебя позу.
— Позу? — с запинкой произнесла девушка.
Он усадил ее кушетку, а сам открыл створки большого шкафа, располагавшегося в дальнем углу комнаты.
— Ну конечно, я ведь собираюсь написать твой портрет.
— Мой портрет?
— Ты так и будешь повторять все, что я скажу?
Фалько вернулся с бокалом, полным чем-то густым и буроватым.
— Вино, к сожалению, кончилось. Осталась особая настойка Томмазо.
Кассандра поморщилась, но взяла бокал.
— Мне бы хотелось посмотреть твои работы, — заявила она, надеясь выгадать время.
Со дня их первой встречи она мечтала, что Фалько попросит ее позировать, но когда мечта сбылась, растерялась.
Фалько улыбнулся.
— Хочешь проверить, на что я способен, прежде чем стать очередной жертвой?
— Нет, я только…
— Я пошутил. — Фалько спихнул со стола несколько холстов и принялся разворачивать их один за другим. На самом верхнем была изображена Адриана в знакомом бледно-голубом платье.
На портрете девушка вышла совсем иной, не такой молодой и свежей, с усталым взглядом и вымученной улыбкой.
— Она здесь такая несчастная, — вырвалось у Кассандры.
Фалько провел рукой по волосам.
— Да. Мне тоже так показалось. Сломанная кукла, которая притворяется любимой игрушкой. Конечно, проще было изобразить ее красоткой, какой она предстает перед всеми, но я попытался заглянуть глубже.
Кассандра кивнула, сраженная неподдельной страстью, сквозившей в его словах. Ведя дневник, она стремилась к тому же: проникнуть в суть вещей. Второе полотно изображало старуху, ровесницу Агнессы. В отличие от сломленной Адрианы, женщина лучилась радостью жизни. Фалько не стал льстить натурщице: его кисть запечатлела и морщины, и темные пятнышки на руках. Не обошла ни дряблых век, ни складок на шее. Но дивный свет, исходивший из глаз старой женщины, делал ее намного красивее белокурой блудницы.