— Боже милостивый! Да это же клещ!
Клещ? У меня были собаки, и я знала, что это за насекомое, но всегда считала, что клещи кусают только животных. Это было уже чересчур: тюрьма, фотоснимки с номером заключенного, отпечатки пальцев, теперь еще и клещ! Я была на грани отчаяния.
На следующее утро я проснулась совершенно разбитой. С большим трудом убрала свою постель и села на стул. У меня не было сил пошевелить даже пальцем. Мой лоб горел, голова кружилась. Невзирая на запрет, я легла на кровать, но не стала забираться под одеяло. Когда охранник, совершавший обход несколько раз в день, заглянул через глазок в камеру, тут же раздался его недовольный голос:
— Эй ты, чертова цыганка, почему улеглась на кровать?
— Я заболела.
— Не выдумывай, ты просто притворяешься.
Заслонка глазка захлопнулась с сухим клацаньем. Час спустя охранник вернулся.
— Вставай и иди со мной.
Я проследовала за ним на верхний этаж в медпункт, где меня осмотрел врач.
— У вас пневмония. Я выпишу вам антибиотики.
Только этого мне не хватало… С другой стороны, я поняла, что, возможно, именно таким способом смогу заявить о себе. На следующее утро я объявила Наташе и Родике, что начинаю голодовку. Они уставились на меня круглыми от удивления глазами.
— Но зачем тебе это надо? Ты не хочешь выздороветь?
— Это единственная возможность заставить их выслушать меня. Я не хочу возвращаться в Румынию.
— Но что это изменит?
— Я хочу поговорить с начальником.
Чуть позже ко мне подошел охранник.
— Что все это значит?
— Я не стану есть, пока не поговорю с начальником.
— Что тебе нужно от начальника? Думаешь, ему заняться больше нечем?
— Я требую, чтобы он пригласил сюда представителя УВКБ.
— УВКБ?
— Да, Управления Верховного Комиссара Организации Объединенных Наций по делам беженцев. Я просто хочу, чтобы в УВКБ знали, что я нахожусь здесь. Это все, о чем я прошу.
Охранник пожал плечами и с ворчанием покинул камеру. Я держалась. В течение нескольких дней я ни разу не прикоснулась к своей оловянной миске. Я была очень слаба, но полна решимости идти до конца, понимая, что другого способа однажды встретиться со своим сыном у меня не было. Охранник регулярно приносил мне антибиотики и не уходил, пока не убеждался, что я их проглотила. По всей видимости, им здорово досаждало, что заключенная морит себя голодом в их тюрьме. Целыми днями Наташа пыталась вразумить меня:
— Яна, ты что, хочешь здесь умереть?
— Лучше умереть, чем никогда больше не увидеть сына.
— Но твоя смерть ничего не исправит! Поешь хоть немного, прошу тебя. Эти люди ничего для тебя не сделают.