В полу, перед самым стулом, – зарешеченное отверстие. Каждые десять минут в нём начинал жужжать вентилятор. Вверх поднимался ветерок. Я прикрыл отверстие рюкзаком, но это не помогло. Стал придавливать рюкзак ногами, чтобы совсем перекрыть холодный воздух. «Теперь тебе есть чем заняться», – подумал я и улыбнулся. Всё происходящее начинало казаться каким-то глупым, пошлым.
Когда на улице загудел мотор машины, я вскочил со стула. Испугался, что меня обнаружат здесь одного. Спрятался за автоматом с газировкой. Когда звук приблизился, я мельком выглянул – успел заметить, что это патрульная машина. Страх оглушил. У меня тряслись руки. Я представил, как в прачечную входит полицейский, как спрашивает у меня ID, а потом просит открыть рюкзак.
– Ещё никогда выбор блинчиков не был таким богатым. Всё, как ты мечтал. Приди голодный, уйди счастливый.
Поначалу хотел спрятаться в чулане, чтобы уж наверняка укрыться от людей, а потом придумал достать из рюкзака все запасные вещи. Их было не так много. Ещё одна футболка, пара чистых носков, трусы, небольшое полотенце. Скрутил всё это в плотный ком – решил, что при случае заявлю, будто приехал сюда стирать вещи. Такое объяснение показалось мне вполне логичным.
Я успокоился и продолжил смотреть телевизор, а потом взглянул на стиральную машину. «Загрузка не более 30 фунтов сухого белья».
Тридцать фунтов. Тринадцать килограммов. И я – со своим комочком из трусов и полотенца. Не сдержавшись, хохотнул. «Да, я приехал сюда ночью из Чикаго, чтобы постирать носки, а что?» Конечно, такое заявление ни у кого не вызовет подозрений. И опять всё происходящее показалось таким глупым, бессмысленным, что мне стало и больно, и весело одновременно. Я ещё несколько минут сидел на месте, сжимая приготовленный для стирки комок, посмеиваясь, подрагивая, а потом, сам того не заметив, стал плакать. Слёзы катились по щекам, падали на брюки.
– Порадуйте себя и близких. Вы отправитесь в настоящее путешествие, не выходя из дома. Плазма, семьдесят дюймов. Предел ваших мечтаний. Это не телевизор, это окно в мир приключений.
Я был один. И не чувствовал никакой свободы. Только боль и разрывающую пустоту внутри. Повторял себе, что должен вытерпеть. Опуститься на самое дно бессонницы. Не сдаваться. Не отступать. И чем дольше говорил себе об этом, тем сильнее плакал, пока наконец не сжался весь в надрывном стоне – таком, что мог бы привлечь людей из соседних домов. И в натужном порыве, желая притупить внутреннюю боль, а заодно заставить себя молчать, принялся колотить руками по столу. Задел пепельницу, рассёк мизинец. Пепельница отлетела. А я продолжал бить, снова и снова. На столе оставались грязные следы от пореза, кровь перемешалась с рассыпанным пеплом, а я презирал себя, потому что в эти мгновения боялся подцепить заразу и думал о том, что рану нужно обработать, будто всё это действительно имело значение. Я ненавидел себя, потому что где-то глубоко внутри понимал, что не отдаюсь своему безумию целиком – даже удары наношу не в полную силу: боюсь расшибить руку, боюсь сломать стол.