По левой стене – большие стиральные машины: опусти доллар с четвертью, и через полтора часа твои вещи будут постираны. Справа – пластиковый стул, стол с пепельницей, дальше – две двери: одна вывела в чулан, другая – в туалет. В туалете – мыло, рулон туалетной бумаги, тюбик с чем-то оранжевым. В дальнем конце прачечной – высокие, выше меня, сушилки: опусти доллар, и через час твоя одежда будет сухой. Напротив стола с пепельницей, под потолком, – чёрный экран телевизора. На стуле – пульт.
Из этих деталей сейчас сложился весь мой мир. Больше у меня ничего не было. У меня не осталось прошлого. Оно обуглилось, рассыпалось в чёрную труху. Я родился здесь, в прачечной, и жил тут все годы.
Ни охраны, ни администрации, ни камер наблюдения. На двери нет ни замка, ни защёлки – она то и дело приоткрывалась, впускала внутрь холодные порывы сквозняка. Пришлось закрыть её на сложенный носок.
Никак не мог одолеть зевоту. В ушах гудело, в глазах собирались слёзы.
Снял мокрые кроссовки, сменил носки. Толстовку снимать не стал. В прачечной было тепло, но я не мог согреться, дрожал.
Сел на пластмассовый стул. Ноги поставил на кроссовки. Закурил. Затянулся покрепче – уголёк на сигарете покраснел, удлинился и стал потрескивать. Серый, шершавый дым внутри. Мерзкое чувство, будто я вылизывал пепел из пепельницы. Не докурив, разломал сигарету.
Знал, что могу вот так, сидя, уснуть, поэтому включил телевизор. Долго переключал каналы. Музыкальные клипы. Загорелые девушки на пляже. Жёлтый песок лета. Реклама декоративных каминов. «Мертвец» Джармуша. Вспомнил, как мы смотрели его в подвале Солбер-холла, и в груди вдруг разлилась такая тоска, такая щемящая боль, будто я пришёл на собственные похороны, чтобы оплакать самого себя.
«Так не должно быть».
Достал из кошелька счастливые двадцать пять песет с дыркой. Я так и не увидел ме́ста, где ночует Джим. Интересно, он когда-нибудь ночевал в прачечной?
Положил монетку на телефонный справочник. Оставил её там.
Спустил всю мелочь в автоматы, накупил крекеров и конфет, но так ничего и не съел. Горло сузилось, отказывалось что-либо пропускать. Даже глотать приходилось с усилием.
Боялся, что сон окажется сильнее, поэтому часто вставал, подходил к стеклянной стене. На улице – ни прохожих, ни машин. Унылый свет фонарей жёлтой плёнкой обтягивал сугробы, выстилал заснеженные тротуары.
Вернулся на стул, продолжил переключать каналы.
– Открой для себя американские блинчики, от которых у тебя голова пойдёт кругом. Нью-йоркский чизкейк. Блинчики с персиками из Джорджии. Блинчики с черникой и ежевикой со всей Америки, которые мы подаём круглый год!