По словам Луиса, она не то чтобы старая и все эти разговоры про завещание могли бы показаться глупостью, но уж такой она была – хотела всё предусмотреть. Хотя иногда Луису казалось, что она болеет, потому что он видел у неё какие-то таблетки, только говорить с ней об этом не решался.
И вот Луис уже третий год в нашем университете, и всё благодаря той женщине. И это она подарила Луису крестик. Она вообще очень религиозная и на каникулах обязательно водит его в церковь – так, чтобы он исповедовался и причастился. А крестик большой и некрасивый, и Луис мог бы его снимать, когда уезжает учиться, но я ещё ни разу не видел его без крестика – думаю, он с ним и спит, и моется, хотя это, наверное, не очень-то удобно.
В этой истории ещё много деталей, но я сосредоточился на женщине. Лежал на верхнем ярусе, под пожарной сиреной, и пытался представить её жизнь. Почему она такая толстая и одинокая? Почему заливает себя духами? И почему вдруг решила помочь Луису?
Я ещё какое-то время думал о ней, потом вспомнил своих родителей, свою сестру, а потом окончательно растревожился. Не люблю это чувство. Дурацкое чувство ненаполненности. Будто не сделал что-то важное. Что-то такое, без чего и жить нельзя. И только не можешь понять, что именно. В итоге спрыгнул с кровати. Спустился на первый этаж, к торговому автомату, накупил себе шоколадных батончиков. Съел один за другим. А наполненность так и не появилась.
Вернулся в комнату. Мэкси по-прежнему не было, а мне как никогда хотелось, чтобы рядом кто-то находился, пусть даже Мэкси. Даже думал пройтись по коридору – посмотреть, кто ещё не спит. Но вместо этого лёг в кровать и стал слушать Джонни Кэша. Я всегда его слушаю, когда мне грустно. А в последнее время слушаю всё чаще. «Four strong winds» в его исполнении успокаивает, могу раз десять прокрутить эту песню. Нет, я не начинаю думать, что всё хорошо. Просто я начинаю понимать, что всё это было неизбежно, и мне становится легче.
But our good times are all gone,
And I’m bound for moving on
[3].
Растворяюсь в хандре. Представляю, что сам написал эту песню и что сам её пою. Вижу себя Джонни Кэшем – старым, потрёпанным, но ещё живым, каким он и был на всех альбомах, записанных с «American Recordings». Так проще. Мне нравится думать, что всё уже прошло, а мне остаётся только вспоминать об этом. Хотя голос у меня совсем не такой, как у Кэша. Мне бы представлять, что я Джон Леннон, но не хочется. Он мне не нравится. Но я его всё равно иногда слушаю. Ведь бывает так: не нравится, а всё равно слушаешь. Но если меня спрашивают, говорю, что слушаю «Radiohead» или «Queen». С ними ни у кого не возникает вопросов. Их можно любить просто так, без пояснений. Про Кэша обязательно спросят, почему я слушаю именно его, а я не хочу отвечать. А если о таком спрашивают, надо отвечать, иначе все подумают, что я сноб. А я не сноб. Просто не хочу объяснять, почему слушаю именно «Four strong winds», «Wayfaring Stranger» или вообще что-нибудь из его последних альбомов. Хотя мне, в общем-то, всё равно, что обо мне подумают. Такие дела. У меня всегда всё так сложно.