Я хорошо знаю эту цитату. И знаю ещё сотни других цитат. Могу их с точностью воспроизвести. Могу подобрать почти к любой ситуации. Я будто весь закутан в них, во все эти книги, во все эти мысли – такие чужие, но такие красивые, а меня самого́ за этим ворохом будто и нет. И вот пообщаешься с кем-нибудь, и человеку наверняка покажется, что ты вполне нормальный, здравомыслящий – такой, которому можно дать взаймы и с которым можно обсудить что-нибудь злободневное. И никто не заглянет под все эти одежды, чтобы увидеть там ничтожное, скукоженное существо, которое и человеком-то назвать трудно, а всё потому, что никто не хочет, не может. А я-то знаю, я-то вижу…
И всегда знал, всегда видел.
А ведь я даже не понял, когда это всё началось. Ведь был самым обыкновенным ребёнком, и мне нравилась моя жизнь, хотя я, конечно, об этом не задумывался. А потом как-то незаметно, года три или четыре назад, что-то во мне сломалось. Только что всё было хорошо, гладко, а тут вдруг я понял, что сломан, что вместо прежней жизнерадостности внутри – одна мертвечина. И вроде бы всё работает, я живу, говорю, что-то делаю, а внутри – пусто. Оглушительно пусто. И все эти годы я эту пустоту пытался заполнить: книгами, мечтами, высшими баллами на экзаменах, улыбками родителей, завистью сокурсников.
Порой кажется, что меня уже ничто не спасёт. И поездка, и чёрный свёрток ничего не решат. Но я стараюсь гнать такие мысли. Выжигаю их. Потому что ничего другого мне не остаётся. Это мой последний шанс. Последний рывок, пока я ещё могу ходить.
Выехали позже, чем рассчитывали.
У Крис были какие-то проблемы с итоговой работой по экономике, и я уже думал, что придётся ехать одному. Даже посмотрел в интернете, что билет до Вироквы обойдётся в пятьдесят семь долларов, и это было не так много, а я всё равно переживал, потому что боялся полицейских собак на автовокзале и потому что действительно хотел эти два дня побыть с друзьями. Не был готов расстаться с ними вот так – мимоходом, в спешке.
Когда Крис разобралась с экономикой, мы наконец выехали. Мэт спросил, в чём там было дело, а Крис только буркнула, что её преподаватель – старый козёл, а со старых козлов спрос невелик. Больше она не добавила ни слова, и всем было понятно, что Крис расстроена, так что поначалу мы ехали молча и настроение у всех было паршивое, и уже казалось, что вся поездка будет такой – паршивой.
Мэт сидел впереди, слушал музыку в наушниках. Мы с Эшли сидели сзади, и Эшли переписывалась с кем-то по телефону. Потом я узнал, что переписывалась она с Дереком, что на эти выходные у них было запланировано что-то не очень важное, но такое, что Дерек совсем не хотел отменять, и Эшли даже написала ему, что он может к нам присоединиться, но Дерек, к счастью, отказался.