Мы ехали в одной машине, но как-то порознь.
Молчание угнетало, потому что в голову лезли не самые приятные мысли. Я был в тумане из-за бессонной ночи, из-за того, что не верил в происходящее.
Ещё на рассвете забрал свои вещи из шкафчика в спортзале, разрезал банковскую карточку отца, в последний раз постирал вещи в прачечной и даже перекинулся там парой слов с Мэкси. Пожелал ему успехов в футболе, хотя это прозвучало скорее насмешкой, потому что команда нашего университета была едва ли не слабейшей в лиге, да и, побывав на одном матче, я осознал, что совершенно не понимаю американский футбол со всеми его постоянными остановками, с кучей арбитров и какими-то флажками на палках, но всё равно пожелал Мэкси успехов, и сделал это искренне.
Синди, Мэкси и другие, с кем я говорил этим утром, удивлялись моим словам, не знали, что я прощаюсь с ними навсегда. А мне почему-то действительно захотелось со всеми попрощаться – по-настоящему, но так, чтобы никто не понял, что происходит. Даже думал написать преподавателям. Да, и профессору Джей тоже. Но не стал этого делать.
Мы почти выехали из Чикаго, когда я просунулся между передними сиденьями, выключил радио с его болтливым и неуместно весёлым ведущим. Подключил свой плеер и поставил «Sing a travelling song» Кэша. Подумал, что эта песня сейчас уместна как никогда. Откинулся на потёртый подголовник, закрыл глаза и представил, что песню пою я сам, что голос Кэша – это мой голос.
Передо мной разыгралась настоящая сценка, и это было забавно. Я увидел себя в чёрном плаще, с большим чёрным гитарным кейсом, как на обложке альбома «American Recordings». И вот я стоял на пороге своего дома, вид у меня был серьёзный, а передо мной вся в слезах стояла девушка. Почему-то девушкой я представил Синди, и волосы у неё были с начёсом, как на старых фотографиях Джун Картер, и она была в фартуке с цветочками, будто ещё минуту назад стояла на кухне, готовила мне ужин – лишь в последнее мгновение поняла, что я уезжаю навсегда, что на ужин я не приду, как не приду на завтрак, на полдник, на обед. Синди плакала, а я с твёрдой грустью в голосе пел:
– Послушай, не стоит плакать. Не трать своё время и не спрашивай меня почему. Я и сам не знаю. Знаю только, что должен двигаться дальше. Ты говоришь, что дом – это место, где меня ждёт любовь? Но для меня дом – это место, где я лягу спать. А сейчас… сейчас пришла пора отправляться в путь.
Я не пытался утешить Синди, как бы горько она ни плакала, потому что мои утешения ничего не могли изменить, как не могли изменить её слёзы. Я сделал шаг в сторону, но Синди перехватила мою руку. Она опять умоляла остаться, и в ответ я пропел: