Наконец включили песню, и я сразу понял, что никаких девяноста четырёх процентов у меня не получится, – из-за шума дороги я разбирал далеко не все названия. Я уж не говорю, что часть городов мне вообще показалась вымышленной. Затем выяснилось, что в машине нет ни листочка, ни ручки. Пришлось остановиться. Я выскочил наружу, открыл багажник и вырвал из дневника две страницы. Торопился скорее взяться за список и слишком сильно хлопнул дверью – Крис стала ругаться, но я её не слушал, нужно было скорее записать самые сложные из городов: Токопилья, Оскалуса, Тексаркана и всё в таком духе. Всякие Бостоны и Канзас-Сити я оставил напоследок.
Пока я составлял список, Эшли, прижавшись ко мне, внимательно следила за каждой новой строчкой, а Мэт слушал «I’ve been everywhere» в наушниках – старательно записывал текст себе в телефон, чтобы потом высчитать точный процент.
Из девяноста одного города я указал лишь сорок семь, если не считать ещё десятка городов, названных мною наугад, – среди них был и Гринбоу, штат Алабама, но никто, даже Крис, не оценил мою шутку.
Мэт с сожалением объявил, что это пятьдесят два процента, а значит, все деньги достанутся Крис. Мы ещё долго гадали, каким был бы результат, если я б догадался слушать песню, как и Мэт, – в наушниках, а не из колонок гудящей машины. И Крис предложила подыскать похожую песню и ещё раз сыграть на деньги, но я сразу сказал, что эта песня наверняка единственная в своём роде, а потом заметил, что вдоль дороги лежит снег. За каких-то восемь часов пути мы попали в настоящую зиму.
С каждой минутой снега становилось больше, затем вовсе началась пурга, застившая окна белым мельтешением. Крис включила дворники, а мы, зачарованные, притихли. И дворники, шаркающие по лобовому стеклу, стали маятником, отсчитывающим время нашей жизни.
После Мэдисона, где мы опять остановились выпить по чашке кофе, нам уже почти не встречались большие города – лишь редкие и, казалось, пустующие селения, дома в которых липли к высоким водонапорным башням и были до того аккуратными, уютными, что я впервые подумал о рождественской поре как о чём-то действительно приятном. Венки из омелы и все эти бутафорские вертепы всегда казались мне довольно пошлыми, но здесь они бы смотрелись гармонично, и я бы, поселившись в одном из этих домов, мог без притворства отмечать Рождество и даже слушать повторяющиеся из года в год рассказы о волхвах и Вифлеемской звезде. Нет, я бы не стал ходить на исповеди и проповеди, но рождественский альбом Синатры, да и госпелы в исполнении Кэша уж точно начал бы слушать с умилением и умиротворением.