– Особенно скорости сбрасывать не надо, – тихо пояснил Струмилин, провалиться можем.
Он объяснял это неторопливо и так же действовал. Но эта неторопливость была кажущейся: на самом деле он был стремителен.
– Полный газ!
– Есть!
– Еще!
– Есть еще!
– Очень хорошо. Поднимайте ее, Пашенька…
– Есть, командир!
Когда Павел поднял самолет, Струмилин закурил и сказал:
– М-да… Все-таки не зря я никогда не верю явному благополучию – в чем бы то ни было. Не верю, и все тут…
Дальше шли в облаках. Сильно болтало, фиолетовая полоска все-таки принесла пургу. Струмилин был прав.
Аветисян подшучивал над Морозовым, который сидел у аптечки и прикладывал к синякам на лбу и на скуле свинцовую примочку. Дубровецкий спал на том месте, где в обычное время отдыхал Пьянков. Струмилин, то и дело оборачиваясь, поглядывал на Пьянкова. Тот, наконец, не выдержал и взмолился:
– Каюсь, Павел Иванович, каюсь! Беру свои слова назад! Да здравствуют журналисты и писатели!
– То-то, – рассмеялся Струмилин, – теперь я удовлетворен. Между прочим, хотите, в завершение я вам стихи прочту? Тихонова Николая Семеновича.
– "Сагу о журналисте"? – спросил Богачев.
– Умница, – сказал Струмилин, – умница, Паша. Кто еще эти стихи знает?
– Ждем стихов, – сказал Аветисян. Струмилин погасил папиросу, откашлялся и начал читать:
События зовут его голосом властным:
Трудись на всеобщее благо!
И вот человек переполнен огнем,
Блокноты, что латы, трепещут на нем
И здесь начинается сага.
Темнокостюмен, как редут,
Сосредоточен, как скелет,
Идет: ему коня ведут,
Но он берет мотоциклет
И здесь начинается сага.
Гарцуют селенья, селькор наилучший
Лежит над горбами оврага.
Он вводит убийцу в судебные тучи
И здесь начинается сага.
Как шествует житель, как падает бык,
Как ест муравья муравьед,
Как сам муравьед растворен в муравье
Решеткой сигнального флага,
Решеткою строк накрывать он привык
И здесь начинается сага.
Газеты, как сына, его берегут,
Семья его – все города,
В родне глазомер и отвага,
Он входит на праздник и в стены труда
И здесь начинается сага.
Но есть откровенных страстей хоровод,
Играющий скоростью лага,
И в этих морях, развивая полет,
Он женщин за жаркие плечи берет
И здесь начинается сага.
Он – искра и ветер и рыцарь машин,
Столетья кочующий друг,
Свободы охотничья фляга
Он падает где-нибудь в черной глуши,
Сыпняк или пуля, он падает вдруг
И здесь начинается сага.
На острове Морозова ждала радиограмма. Он прочитал ее, улыбнулся и сказал:
– Разрешили все-таки…
Он просил разрешить ему и Сарнову несколько дней посидеть на льду для того, чтобы всесторонне изучить работу ДАРМСов. Ему разрешили, предложив перелететь на станцию "Наука-9", где все океанологические работы подходили к концу. Морозов должен был провести на льдине, "принадлежащей" "Науке-9", неделю, а потом вместе с тамошними зимовщиками уйти на материк. Вывоз полярников на материк с "Науки-9"