Как-то она сказала:
— По-моему, бойцы тебя не любят.
И впервые увидела, как вскинулся, загорелся муж:
— То есть как так — не любят? А за что-не любить меня? Ведь я же их — люблю!.. Понимаешь? — всех люблю! И будь уверена, они понимают это!
— Ты молчишь всегда. Они просто не знают…
— Командир должен заботиться о своих бойцах не словами, а делами. Красноречие комиссару нужно, — закурил, прибавил: — Слава богу — у меня хороший комиссар.
И замолчал.
Дуся поглядела на мужа, повздыхала… И, отбросив минутную тоскливость, засмеялась, сыпанула скороговоркой, веселым щебетанием.
Войну Федор Федорович встретил в Прибужье в звании подполковника. Полк отступал с тяжелыми боями, но получалось как-то так, что потери в триста тринадцатом были самые что ни на есть малые, даже питались бойцы лучше, чем в других полках.
Подполковник Крутой никогда ни на что не жаловался, не имел привычки просить сверх положенного, но и своего, законного, не упускал. Больше всего Крутой не любил поверяющих. Он сердился: «Если командира надо поверять, его следует заменить. Как можно скорее».
Все в триста тринадцатом было прочно и надежно: уж если окопы, так полного профиля, если блиндаж, так зимовать можно.
Федор Федорович говорил: «Война — это работа».
На коротких летучих совещаниях в штабе дивизии Крутой молчал, в присутствии большого начальства молчал… Когда его пытались упрекать за это, качал головой: «На войне разговаривать надо меньше».
От рядового бойца он отличался внешне, пожалуй, только знаками различия, среди командиров заметно не блистал. Но триста тринадцатый был самым надежным.
Подполковник Крутой приучал солдат к личной ответственности, каждый быстро усваивал: «Все зависит от меня».
Все зависело от человека с оружием. Эту истину, ставшую известной с тех пор, как появилось оружие, в триста тринадцатом полку возвели в культ.
Подполковника Крутого солдаты видели часто. Но слышали редко. Только со свежим пополнением командир полка говорил непременно сам: «Все зависит от вас, ребята, — и тыкал пальцем в солдат: — От тебя, вот от тебя… Оробеете, струсите — ни я ничего не сделаю, ни командир дивизии, ни командарм… Никто. Вся надежда на вас, ребята».
И шел дальше.
Он не произносил громких фраз, говорил совсем простые слова. Именно эта простота порождала в солдатах уверенность.
Сейчас командир полка стоял перед Добрыниным «смирно», вытянув руки по швам. Но докладывать не стал. Только сказал:
— Прошу, — и повернул голову к начальнику связи. Тот выпрямился, ткнулся головой в низкий бревенчатый потолок. — Передайте в батальоны: командир дивизии вместе с нами.