Не каждый день приходится видеть командира дивизии, стоять перед ним, не с каждым связано так много горьких и гордых воспоминаний…
— Вам известно… — выговорил Добрынин и сделал паузу. — Вам известно, что Донской фронт наступает. Вражеская оборона на западном участке котла прорвана. Донцы приближаются к нам. Перед нашей дивизией поставлена задача… — Добрынин поднял и тут же опустил большую ладонь. Мысленно придавил. Но выговорить, закончить фразу не успел: растворилась, распахнулась дверь. Все увидели генерала Жердина. Пригнулся, внес папаху. Снял, сдернул перчатку, выпрямился. И сразу сделалось как-то просторно, как будто жиманули, надавили на людей тяжелым прессом, чтобы убрать с дороги. Чтобы просторней, удобней было генералу.
Широким шагом Жердин подошел к столу, бросил перчатки. А майор Соболевский остался у двери. Словно для того, чтобы никто больше не вошел.
Сегодня ему не хотелось анекдотов…
Крутой и Добрынин стояли навытяжку. Все стояли навытяжку. У капитана Веригина больно ныли скулы. Так бывало перед атакой. Сейчас — словно чуял…
— Задачу дивизии, полка объяснили? — спросил командующий. И, не дожидаясь ответа, не делая паузы, сказал: — Есть изменения. Слушайте внимательно.
Последние слова произнес, наверное, для полноты, для цельности, потому что не бывает, чтобы командующего слушали невнимательно. Ловили каждое слово, движение лица.
Так бывало всегда. И сегодня.
— По сведениям, которые только что получены, штаб шестой немецкой армии разместился в подвале универмага.
Кто-то сдержанно крякнул. То ли обрадованно, то ли испуганно — не поймешь. Жердин глянул сердито. Уголки губ опустились; обозначились морщинки — вот сейчас улыбнется. Но Жердин не улыбнулся. Обвел всех жестким, холодным взглядом:
— Задача дивизии остается прежняя, — и поставил ладонь ребром, словно указывал направление. — Триста тринадцатый полк разворачивается фронтом к площади Павших Борцов, — и Жердин, не глядя на стол, на план города, переместил ладонь. — Наступать не мешкая, не останавливаясь, — тронул себя за подбородок, в чем-то убедился. Выше поднял голову. — Командир первого батальона капитан Веригин!
Андрей шагнул вперед: фуфайка туго перепоясана, пистолет — впереди. Глаза лихие, смотрят весело и дерзко.
Жердин молча кивнул. И словно забыл.
— К универмагу стянуты отборные части, обороняться намерены, как видно, до последнего, — и опять глянул на Веригина: — На тебя, комбат, надеюсь особо. Помню с Северского Донца. А тот командир роты, что оборонял дом на площади, жив? Ага!.. Ну так вот… И ему передай. Мол, командующий надеется…