Мины рвались, пыхали реденько, а пулеметы полосовали, жгли без остановки, они то разбегались, мели свинцом размашисто и широко, то направляли огонь в одно место, в него, Михаила.
Были мгновения — казалось, в него.
Пули цедят возле самого уха коротко и смертно, не дают шевельнуться. Настильный огонь прижал роту к земле. Весь батальон… Ему, старшему лейтенанту Агаркову, остановиться на этом вот рубеже… А какой такой рубеж? Отойти на исходную?
Оставить раненых, убитых и отойти!.. Положить людей и отойти!
— Товарищ старший лейтенант, приказано.
Михаил отмахнул рукой, приподнялся:
— Слушать мою команду!
Мимо ползет раненый. Близко — протянуть руку — Михаил увидел мокрое лицо. То ли слезы, то ли пот… Гришка! Ведь это связной капитана Веригина. Семин Гришка! У него большие, насмерть перепуганные глаза, в них дрожат слезы. Ну да, лицо, мокрое от слез. Он хватает широко открытым ртом: наверно, ранен в грудь, и ему нечем дышать. Но вот Гришка поднял голову выше, сказал неожиданно чистым и спокойным голосом:
— Товарищ старший лейтенант… Они убили меня.
И уронил голову. Медленно вытянул руки, пощупал снег. Словно не верил еще, словно хотел убедиться… Старший лейтенант Агарков поднялся:
— Р-рота!
Чтобы убить его, чтобы Михаила Агаркова не стало, нужна была секунда. Для этого не требовалось времени. По всем вероятностям, его должны были убить. Но судьба опять улыбнулась Мишке. Иль пощадила его отвагу…
— За мно-ой!
Ему было все равно — убьют или не убьют… Он видел только развалины: камни казались кинжально острыми, торчали устрашающе и мрачно. Там бесновался пулеметный огонь. Мишка бежал прямо на него. А горло вдруг перехватило, дыхание оборвалось. С разбега, со всего размаха упал. Но нет: он метнул гранату и упал. Пополз, задыхаясь от бессилия. Ткнулся головой и замер, затих. Но это были короткие секунды. Мишка услышал свои автоматы, увидел опять подошвы сапог. Это были уже другие подошвы. Они заслонили все, Мишка перестал видеть даже огонь пулемета…
И нет уже пулемета. Лихарев скалится прямо в лицо:
— Овчаренко не боец — беременная баба в каске!
Земляной пол, каменные стены, оконные проемы.
Не дошли, остановились!..
Коблов бинтует ногу. Возле самого паха. Если в мякоть — ничего.
Автоматная перепалка, пулеметные очереди свалились в сторону. Оконные проемы были серые, мутные. Кого-то молча укрывали плащ-палаткой. Михаилу сунули цигарку:
— На, покури…
Лихарев? Михаил смотрит и не угадывает. Раз, другой глотнул табачного дыма. Вот, уже легче. Глаза опять застилает красным. Обмахнул рукой: ну да, кровь.