Потому что вся война — смерть. Неизвестно только, кого она возьмет, а кого пощадит.
На войне главное — одолеть смерть. Пусть даже ценой жизни.
Сегодня они это сделают.
По серой земле шли, гудели серые танки. Редко отлетали от них, мгновенно таяли дымки пушечных выстрелов, разнобойно плескали пулеметные очереди. Гул моторов наваливал, нарастал, и уж было слышно, как захлебывались железным говором траки…
Земля и небо сделались черными. Время остановилось.
Вперемежку с мертвыми солдаты сидели в полузасыпанных окопах, оглохшие, израненные; ни в одном из них нельзя было угадать того, кто поднялся в наступление полторы недели назад. Мишка Грехов стрелял и стрелял; он уже давно перестал чувствовать железную дрожь пулемета; это был даже не пулемет, а его руки — он не знал, не чувствовал, где руки и где пулемет… Когда немцы пропадали, он сползал на дно окопа и то ли сразу засыпал, то ли просто лишался остатков сил… Не знал, сколько проходило времени, но его толкали, трясли, Мишка видел чужие страшные глаза и распяленный рот. Мишка не слышал голоса, но понимал, что это ротный, старший лейтенант Веригин. Значит, надо стрелять.
У него не было ни страха, ни злобы — ничего. Оставалось сознание, что на него надеются, что это от него зависит, как обернется война, живы ли будут мать и сестренка Любка.
Старший лейтенант Веригин в последние часы уже никем не командовал. Минутами казалось, что во всей роте остались только он, да Мишка Грехов с пулеметом, да противотанковая пушка. Ее должны были давно раздавить, потому что раза три прямо через нее проходили немецкие танки. Она замолкала, но вдруг начинала снова стрелять, и старший лейтенант Веригин, который уже не способен был ни волноваться, ни тужить, ни радоваться, отмечал: «Живы». Потом увидел возле пушки двоих: младшего лейтенанта Агаркова и шофера Коблова. Агарков сидел в ровике для снарядов и бинтовал колено, а Коблов поднялся и подошел: ноги в больших сапогах поставил широко, рука — под козырек. Стал докладывать. Веригин плохо разбирал слова, но понял, что снарядов больше нет, стрелять нечем.
Редко падали, рвались немецкие мины, над окопами, над воронками расползался дым, сделалось почти совсем темно.
Однако темно сделалось не от дыма — кончился день, накрыла ночь. Немецкие танки, а за ними пехота ушли далеко вперед: им было не до того, чтобы убивать неубитых русских.
Старший лейтенант Веригин знал это. Понимал, что хорошего ждать нечего. Вспомнил вдруг, что есть командир батальона и командир полка, есть командир дивизии…