Волна тем временем совсем исчезла – словно и не было никогда грозного вала, мчащегося к берегу, точно сам Ульмо.
Дивный корабль замедлил ход. Немного не доходя до берега, он остановился, с лёгким плеском упали якоря. Казалось, от белых парусов и бортов исходит мягкое сияние, заметное даже сейчас, ярким безоблачным утром. Небольшая серая лодочка летела по водной глади, словно невесомая пушинка; двое гребцов на носу и на корме едва-едва шевелили длинными веслами. Кроме них, в лодке сидели ещё двое – в лёгких накидках с капюшонами, защищавшими от яростного южного солнца.
Миллог слабо замычал. С каждой секундой в простой душе ховрара нарастал панический, небывалый ужас, слепой, бессмысленный, от которого люди бросаются в пропасти или закалывают себя, чтобы только избавиться от нестерпимой муки. Ноги его приросли к прибрежному песку.
Пёс отступил на шаг, припадая к земле, – словно готовился к прыжку. Глаза его вспыхнули алым огнем, самым настоящим пламенем, превратившись в два раскалённых карбункула.
Лодочка скользила к берегу – а Миллог только и мог, что бессильно следить за ней, не в силах не то что сдвинуться с места, но и просто отвести взгляд. Пот лил с него потоком.
Лодочка ткнулась носом в песок. Две фигуры в накидках осторожно, стараясь не замочить ног, выбрались на берег. Мужчина, немолодой, в полном расцвете сил, – и женщина, о которой менестрели сказали бы что-нибудь вроде: «Прекрасна, как сама Любовь!» Дивные тёмные волосы, казалось, хранят отблеск иного, иномирового света, блаженства, открытого лишь немногим избранным.
Гребцы поспешно – даже слишком поспешно, на взгляд ховрара, – оттолкнули лодку. Лёгкое суденышко стрелой полетело прочь; несколькими взмахами гребцы подогнали его к борту дивного корабля, поднялись на борт и судно, немыслимым для парусника образом развернувшись, быстро пошло прочь, на глазах исчезнув во внезапно сгустившейся дымке.
Пришельцы остались на берегу.
Женщина казалась молодой – и в то же время никто не осмелился назвать бы ее юной. Во взгляде отражались мудрость бессчётных веков, боль и надежда, горе и радость. Немного нашлось бы смертных, кого этот взгляд оставил бы равнодушным.
Мужчина, гордый, статный, отличался пронзительным взором ясных глаз. Волосы его были снежно-белы; движения казались быстрыми и порывистыми; и он, и его спутница не имели при себе оружия.
Проходя мимо остолбеневшего Миллога, чудные пришельцы не удостоили его и взглядом – но тут в воздухе словно бы мелькнула серая молния. Пёс прыгнул, и глаза его пылали в тот миг ярче самых горячих углей.