Геральт не находит, что сказать. Он просто кивает и выпускает рукав Ольгерда, а затем напряжённо застывает, потому что горячая рука вдруг ловит его ладонь.
— Что…
Ольгерд прикладывает её к тому месту, где ворот белой рубашки открывает глубокие неровные шрамы. Такие же горячие, как пальцы, как гладкая кожа под ними.
Бах. Словно печать поставил прямо в центре груди.
От прикосновения кровь шибает в голову. Это почти пугает. В мозгах набатом бьёт, почему-то голосом Ламберта: «Нихуя себе, дружище. Вот, за что я люблю верхние комнаты любой корчмы».
Геральт резко поднимает взгляд, хочет отшатнуться — чёрт, это нормальное желание в такой ситуации, — но Ольгерд удерживает его руку. Несильно. Совсем слабо — скорее, просит прикоснуться, а кожа горит, будто прижал ладонь к ядовитому плющу.
Ольгерд смотрит на него и прислоняется спиной к закрытой двери. От этого медленного движения слегка шевелятся волосы на затылке и отнимается кончик языка. Он не делает ничего, просто дышит — Геральт чувствует эти мехи: вдох и выдох, снова и снова. Чувствует, как в центр ладони бьётся живое и горячее. Глухие удары сердца, словно молотом, только изнутри. Прямо туда, где Трисс когда-то находила его линию жизни.
— А самое смешное, — тихо говорит Ольгерд севшим голосом, — что я даже не помню, как оно билось раньше.
…- Тебе никогда не было интересно, что будет через пять… или десять лет?
— Я знаю, что будет через десять лет, милый.
Трисс гладит его по виску, глядя задумчиво и нежно. Она читала книгу, сидя в полюбившимся ей кресле, когда Геральт появился в «Шалфее и розмарине». Вытерпел пару нежных подъёбок от Лютика и поднялся к Трисс. Положил подбородок ей на колени. Прикрыл глаза, сидя рядом, как верный пёс. Он всегда делал так, когда терял из рук ниточку, ведущую его вперёд. Когда путаницы становилось слишком много.
Садился у ног Трисс и давал себе отдохнуть.
— И что же?
— Ты по-прежнему будешь гулять сам по себе, гонять накеров по норам и искать славной смерти, — она пропускает между пальцами пару выбившихся из хвоста прядей, заводит их за ухо. — Будешь защищать друзей и охотиться на чудовищ. То, что ты делаешь всю свою жизнь. Десять лет — это не так много, Геральт.
Он закрывает глаза и болезненно выдыхает.
Рёбра болят, как проклятые, будто трое суток подряд солдаты колотили его железными сапогами в грудную клетку. Он чувствует, как Трисс осторожно касается его предплечья кончиками пальцев. До шва не достаёт, трогает лишь вокруг. Если сильно прислушаться к себе, можно ощутить прохладное касание магии.