– Как тебя зовут? – спросил парень.
– Сирил Эвери.
– У тебя акцент. Ты ирландец? – Лицо его омрачилось. – В гостях?
– Нет, я здесь живу. Приехал насовсем.
– Работаешь?
– В Доме Анны Франк. Научным сотрудником.
– Понятно, – помешкав, сказал парень.
– А ты чем занимаешься?
– Я врач. Вернее, исследователь. Инфекционные болезни.
– Вроде оспы, полиомиелита и прочего?
– Оспа побеждена. В развитых странах полиомиелит редкость. Но в общем да. Хотя это не совсем моя область.
– А какая твоя?
Ответить он не успел – к нам подсел Смут, ухмылявшийся, точно прилежная сваха, чьи труды увенчались успехом.
– Ну что, познакомились? Я знал, что так оно и будет.
– Джек вечно ругает Ирландию, – сказал Бастиан. – Он прав? Я там не бывал.
– Все не так плохо. – Я изготовился к защите отечества. – Просто он давно не навещал родину.
– Никакая она не родина, – возразил Смут. – Сам-то сколько там не был?
– Давно? – спросил меня Бастиан.
– Семь лет.
– Таким, как мы, там не место, – сказал Смут.
– Кому это? – посмотрел на него Бастиан. – Барменам, музейным работникам и врачам?
Вместо ответа Смут приподнял повязку, показав уродливый шрам над пустой глазницей:
– Вот что с нами там творят. И еще это. – Он трижды грохнул палкой об пол. Люди за соседними столиками обернулись. – Тридцать пять лет хожу на трех ногах. Сволочная Ирландия.
Я глубоко вздохнул. Мне не хотелось слушать желчные излияния, я сверлил его взглядом, надеясь, что он поймет намек и уйдет. Но Бастиан внимательно разглядывал Смута.
– Кто это сделал, дружище? – тихо спросил он.
– Один старый боров из Баллинколлига. – Лицо Смута омрачилось воспоминанием. – Он озверел, узнав, что сын его живет со мной. Приехал в Дублин, караулил у дома, потом ворвался в нашу квартиру и вышиб парню мозги, а следом взялся за меня. Я бы истек кровью, не окажись там один человек.
Бастиан покачал головой.
– И что с ним стало? – спросил он гадливо. – Его посадили?
– Нет. – Смут был как натянутая струна, и я понял, что с годами боль его ничуть не утихла. – Присяжные его оправдали, удивляться тут нечему. Двенадцать ирландских ублюдков заявили, что парень был психически ненормальный и отец поступил с ним правильно. И со мной тоже. Вот, посмотрите, чего меня лишили. – Он кивнул на фотографию на стене, которую прежде я не замечал: улыбчивый юноша, рядом с ним совсем молодой Джек, сердито смотревший в объектив, а справа от них девушка, наполовину срезанная рамкой. – Шон Макинтайр. Мой возлюбленный. И его убили. Мы сфотографировались, а через два месяца Шон был в могиле.
Мне хотелось, чтобы он вернулся за стойку. К счастью, в бар вошли двое туристов, Смут на них оглянулся и вздохнул: