Заметив, что горстка храбрецов бьется с целым табором турок и может погибнуть в неравном бою, Левис послал терскую сотню есаула Пархоменко на выручку. Но пока казаки прискакали и вступили в бой, на шоссе произошел случай, который спустя несколько дней нашел отражение в Дунайской песне осетин.
Всадник Гаппо Датиев перепрыгнул на коне через «редут» повозок и начал рубить направо и налево оголтелых турок, беспрерывно кричащих «алла-лла» и стреляющих по цепям казаков. Татаркан Томаев поспешил на помощь другу, набросился на группу аскеров, уже окруживших бесстрашного воина.
Турки сбили Датиева с коня, ранив его штыком в левую руку. Татаркан разогнал шашкой скопище аскеров, поднял раненого товарища и положил на седло своего коня. В этот момент какой-то шальной снаряд, выпущенный турецкой батареей, взорвался в самой середине обоза. Конь Томаева рванулся в сторону и понес на себе Датиева к цепям казаков.
Татаркан махал шапкой казакам, чтобы вывезли раненого из огня. Но не заметил Томаев, как подкрались к нему аскеры, как наставили свои штыки.
— Эй, Татаркан, оглянись! — кричал Гайтов и мчался на выручку.
Эх, Татаркан, Татаркан! Не увидишь ты никогда синего неба любимой Осетии, не встретят тебя отец-мать у порога родного хадзара[20] в ауле Рук. Эх, Татаркан! Ты спас своего друга Гаппо Датиева, но сам не оглянулся вовремя…
С возгласами «алла-лла» турки подняли на штыках легкое тело джигита. Он еще держал шапку в руке, как будто прощаясь с друзьями.
Началась сеча, подобная той, у Ловчи, когда перестало биться прекрасное сердце Гуда Бекузарова. Место Гуда занял Томаев из аула Рук. Теперь и он лежит на снегу, окруженный трупами тех, кто убил его. Жестоко мстят друзья за гибель Татаркана, ведь он не пожалел своей жизни, чтобы спасти раненого Гаппо. И он спас товарища, а сам угас, как свеча на ветру.
Опомнился раненый Гаппо Датиев, узнал об участи Томаева и попросил казаков, чтобы помогли сесть на коня. Перевязали терцы горячую рану, подвели коня — садись, крепче держись в седле, мсти за гибель друга. И помчался Датиев туда, где рубились осетины с табором аскеров.
Когда кончился бой, полковой ординарец Индрис Шанаев докладывал генералу Черевину от имени Левиса:
— Отбито 300 подвод с имуществом и 600 голов скота. Количество зарубленных аскеров уточняется. — Многих занесло снегом. Пленных нет.
— Куда делись пленные? — недоуменно спросил генерал.
— Пленных не брали, ваше превосходительство: мстили за гибель разведчика Томаева…
Генерал промолчал. Что он мог сказать Шанаеву или Есиеву, да и самому Левису? Стрела святой мести рванулась от звонкой тетивы горского сердца — кто остановит ее?