В Кампонгтхоме Сохон уже не был музыкантом и композитором – его назначили мастером музыкальных инструментов, что было гораздо скромнее, почти как плотник. Это причислило его к рабочему классу и обеспечило безопасность. Когда Сохон не копал оросительные каналы и не вырубал бамбуковые леса под новые рисовые поля, он делал инструменты для деревенского революционного ансамбля. Это обеспечивало ему одобрительный кивок от местного начальства, а самые щедрые потихоньку совали ему лишний паек риса, кусочек пальмового сахара, початок кукурузы. Как и большинство камбоджийцев, Сохон голодал, но изредка перепадавшие крохи новостей поддерживали в нем надежду, что семья жива, и заставляли не опускать руки. Даже сны подпитывали эту надежду, давая силы терпеть: стоило Сохону закрыть глаза, как он видел Чаннару, Сутиру, тестя с тещей, Амару, и все удивительно реальные… Они были его единственной семьей – другой Сохон не знал. Рано осиротев, он попал в Ват Нагару и обрел покровителя в лице самого видного прихожанина. Впервые le Conseiller обратил на Сохона внимание, привлеченный лиризмом его заупокойных распевов, а позже – глубокомысленными рассуждениями о дхарме применительно к равенству и социальной справедливости. По просьбе настоятеля Советник взял на себя все расходы на образование, обеспечив Сохону возможность учиться не только в Камбодже, но и за границей. Острый ум юноши вызывал уважение сверстников, но грант королевского правительства на учебу в Америке ему достался исключительно благодаря связям Советника. Сохон был всем обязан le Conseiller, и когда маститый дипломат снизошел к его просьбе и отдал за него Чаннару, молодой человек начал считать себя баловнем судьбы. Друзья семьи давно предвидели этот союз – в Камбодже у богатых папаш в обычае было принимать в свой клан многообещающих юношей и готовить из них женихов для дочерей, но Сохону происходящее казалось настоящим чудом.
Он любил Чаннару много лет, влюбившись с первого взгляда, когда она с семьей приезжала в Ват Нагару во время ежегодного отпуска Советника, служившего, как позже узнал Сохон, в посольстве в Америке. Чаннаре было пять лет – небесное создание с волосами почти до колен, а ему, новичку-послушнику вообще без волос, – девять. Сирота и бедняк, Сохон мог лишь томиться и вздыхать и много лет мечтал о Чаннаре, постоянно ощущая ее рядом, даже когда она улетала в далекую Америку. Каждый год Сохон ждал ее возвращения, восторженно думая, что она пробудет в Камбодже целый месяц, и с каждым годом любил все сильнее – тайно, безмолвно, потому что и в мечтах Сохон не переступал границы великодушия своего благодетеля. Даже уверенность в себе ему словно досталась от Советника, который, понимая важность самостоятельного становления, внешне держал дистанцию, давая возможность Сохону пробиться самому и заслужить репутацию в творческой среде.