– Папа пришел за Ситой, – сказала девочка, называя себя по имени, как учат делать маленьких детей, чтобы они казались еще умильнее. Тунь был покорен.
Сита. Сутира. Сходство имен, не говоря уже о возрасте девочек, разбередило ощущение потери, не покидавшее его после встречи с Чаннарой и ее ребенком, который не мог быть их общим. Не веривший в провидение Тунь впервые в жизни подумал – может, это судьба? Невысказанное томление одного сердца вызвало ответное желание в другом? «Ты мой папа». Тунь почувствовал, что это не вопрос, а оглашение беззаветного убеждения.
Его следующий жест навсегда соединил их судьбы. Сита пошла вперед, подняв ручонки, и вошла в его раскрытые объятья.
– А можно уже домой? Папа, я хочу домой!
Что он мог ответить? Малышка уже познала непомерную для ее возраста потерю, разве может подобная ложь усугубить ее горе? Он прижал девочку к груди. Изгиб прильнувшей к нему шейки идеально совпал с его линиями. Сердца бились в такт. Сита крепче обняла его, и Тунь обратил внимание, что, несмотря на ее вес и телесность, дыхание у девочки неглубокое, слабое, как у новорожденной. Тунь чувствовал себя ответственным за самый воздух, которым дышит Сита, будто он подарил ей рождение, эгоистично привел ее в этот опасный мир своим желанием иметь дочь, семью, нормальную жизнь, как у Чаннары.
Для него было внове сознание, что он, не задумываясь, положит свою жизнь за другого. За этого ребенка. За своего ребенка. «Она могла бы быть моей дочерью», – эти слова кружились вокруг Туня, как мотыльки. Моей дочерью.
Ему с трудом в это верилось.
– Да, – ответил он. Его сердце одновременно сжалось, открылось и наполнилось. – Я пришел забрать тебя домой.
Сита. Тунь едва мог произнести ее имя недрогнувшим голосом, не говоря уже о том, чтобы написать. Он схватил и скомкал нотный лист – вспотевшие пальцы оставили темные овальные следы, будто аккорды на нотном стане. Тоска и сожаление обогнали его еще до начала пути, а вот слова, чье присутствие требовалось сейчас больше всего, покинули его. К чему обманываться? Какой бы благородной ни была цель, не существует мягкого способа отцу сказать маленькой дочери, что он уходит и оставляет ее.
– Знаешь, а ведь я самозванец.
– В смысле?
– Я не тот, за кого себя выдаю.
У Тиры сжалось сердце: только не снова! Только не новая потеря. Только не сейчас, когда он пока не принадлежит ей и она еще не разобралась, что между ними происходит, кто они друг для друга. Она осторожно спросила:
– А кто же ты?
Нарунн вздохнул:
– Да разве я врач?
Тира молчала, враз разучившись дышать. Воздух вокруг стал странно неподвижным.