Когда забрезжил рассвет и Нарунн, как обычно, вернулся со своего рабочего участка – каменного карьера рядом с горой в соседнем районе, Ним собралась с остатками сил озвучить мысли, которые удерживали ее на этом свете.
– Я заключила со смертью мир, – проговорила она слабо, но спокойно, пристально следя за беззвучными параллельными ручейками, стекавшими по сторонам носа Нарунна. – И хочу, чтобы ты примирился с жизнью. Бери от нее больше, чем я могу дать тебе, сынок. Иди вперед. Увидимся там…
Но горе надолго приковало Нарунна к той деревушке. Режим пал, однако земля была нашпигована неразорвавшимися минами, над деревенскими висел постоянный риск похищения бандами красных кхмеров и жестокой расправы, не было средств к существованию, а самое важное, юношу не покидало ощущение, что если он уйдет, то не выполнит долг последнего из рода – быть памятным столбом на отсутствующих могилах. Это еще довольно долго удерживало Нарунна в деревне на берегу реки, и он посвятил это время самообразованию, стараясь наверстать потерянные годы.
Книг не было, поэтому он искал любых знаний – у монахов, художников, музыкантов и деревенских стариков, подбирая крохи уцелевшей мудрости. Повторяя буддистскую дхарму на пали и санскрите, он постигал глубину языка, улавливал корни слов и их родство, неизбежную ротацию и возвращение – анатта, анантакол, авасана, аникка. Бескорыстие. Вечность. Завершение. Скоротечность. Ничто не является неизменным, даже смерть своего рода непрерывность и преемственность. Нет ни конца, ни начала, только аналей – бездомность, постоянный поиск подлинного себя. От ник смоат, этих проникновенных певцов, Нарунн узнал, что музыка способна исцелять, что человеческий голос – самое сильное лекарство, он способен поднять даже мертвых. От деревенского знахаря Нарунн услышал, что лечение – это диалог, мирный компромисс, старый, как мир, торг между жизнью и смертью. Присутствуя во время родов, он наблюдал, как акушерка переворачивает младенца головкой к родовому каналу, повторяя импровизированные жесты присутствующей женщины-медиума, танцевавшей под музыку кхмер леу, горных кочевников ратанакири, проходивших тогда через его деревню. Инструментами им служило все – от листка дерева до амваета, духового инструмента, чьи изгибы были столь же картинны, как у павлина. Нарунн думал о муках, которые вынесла его мать во время родов, пока он был в каменоломне. Будь в деревне врач, больница или поликлиника, смерть Ним можно было предотвратить. Будь здесь лекарства, хоть элементарные обезболивающие, ее боль и страдания можно было бы облегчить.