— Фа фифела, фон фиял!
Мама снова поворачивается к Виллинде.
— Она не верит, — просто отвечает та. — И, между прочим, Глория, моё проклятие можно было снять только любовью. Настоящей и чистой. Мне ли не знать.
— Виллинда, мила… — Мама натыкается на взгляд крёстной, совсем не милый, и пропускает обращение. Но потом упрямо продолжает: — Ты ведь не станешь отрицать, что этот юный демонолог в чём-то сильнее тебя. Иначе Тёмной Королевой была бы ты…
— Ничего ты, Глория, не понимаешь, — морщится крёстная. Потом, словно спохватившись, добавляет: — В чём-то он, может, и сильнее. Но не в моих же проклятиях.
Мама морщится, но снова поворачивается ко мне.
— Хорошо, допустим, он тебя полюбил. Но это была любовь, в которой он себя убедил, Виола, любовь, вызванная специально, чтобы потом…
— Глория, настоящую любовь специально не вызывают, — хмыкает крёстная. — Это тебе не приворотное зелье — выпил и готово.
Мама закатывает глаза — но поворачивается к крёстной спиной, так, чтобы Виллинда ничего не заметила. И кладёт руку мне на плечо.
— Виола, поверь. Я хочу тебе только добра, и сейчас…
— Фафа фафффяфи фефя!
— Она просит, чтобы её развязали, — переводит Виллинда. И сама же отвечает: — Нет. Или ты выкинешь из моей башни всю мебель, а потом выбросишься сама. А мне потом порядок наводить. Одной. Так что сиди так, Виола, раз не можешь спокойно мамины глупости слушать.
— Почему глупости? Виллинда!
— Глория, мы это уже обсуждали. И кляп на твоём месте я бы всё-таки вытащила.
— Фа!
— Тогда она меня точно слушать не будет, — резонно замечает мама.
— А чего ты хотела? — усмехается Виллинда. — Шестнадцать лет не вспоминала про дочь, а потом, как выяснила, что она твоя наследница, так сразу зачастила в её жизнь и ждёшь, что она тебя примет?
— Виллинда, это больно, — капризно тянет мама. — Мы с Виолой отлично друг друга понимаем.
— Я вижу. Понимаете. Особенно, когда твоя дочь связанная и с кляпом. Ты просто мастер убеждения, Глория.
— Вилла, ты могла бы мне помочь, — вздыхает мама. — А так ты только хуже делаешь. И больнее. Мне. Так нельзя, мы же подруги.
— Я ведьма, мне можно, — Вилла снова ловит мой взгляд и подмигивает.
А мама начинает заново. Говорит она действительно убедительно, как… Как наверное и должна королева. Жечь глаголом, и всё такое. И если закрыть глаза и представить, что речь идёт не о Дамиане… Да я бы, пожалуй, рванула на баррикады первой.
Но мама говорит о Дамиане и совсем не в том ключе, в каком хотелось бы мне. Вместо «да, дочь, мы конечно поможем тебе вернуть ему сердце», мама убеждает меня, что сердца у Дамиана никогда не было. У Властелинов сердец не бывает. Они злы по умолчанию. Дамиан тоже был по умолчанию зол, просто успешно это скрывал. А я, такая дура, дала обвести себя вокруг пальца. Впрочем, в уме Дамиану не откажешь, признаёт мама, он обманул даже её, королеву Садов! Нет, она всегда подозревала, что этому мальчику доверять нельзя, но не предполагала даже, что он может отправить своего слугу в Сады, чтобы тот — какой ужас! — претворился спутником и использовал наследницу фей. Дальше следует немного причитаний о моей нелёгкой судьбе всю прошлую неделю (ни слова о зелье, которым меня насильно напоили) и снова о Дамиане. Теперь-то этот мерзавец показал своё истинное лицо. Теперь-то все, все знают, что он за человек. Узурпировал трон у родного брата. Поставил этого самого брата статуей в саду! Взял в заложники учеников лучшей магической школы! Собирается завоевать мир! Но мы — мы, феи — ему не позволим! Мы знаем, как остановить чудовище, посмевшее покуситься на мир и покой нашего мира! Мы, — тут мама делает эффектную паузу, — поддержим истинного героя, способного сразить Тёмного Властелина.