Гнев и адреналин сотрясают мое тело так, что я грохаю кулаком по столу.
- Почему? Потому что я родилась женщиной? Кто дал тебе право каждый раз мешать меня с грязью? Я ненавижу экономику. Я ее, блять, ненавижу! Ты не желаешь мне счастья.Ты хочешь, чтобы я не доставляла тебе хлопот. Я живой человек! - ору я, брызгая слюной и слезами.- Слышите, вы все! Я, мать вашу, живая!
Я с такой силой колочу себя в грудь, что костям становится больно. Адреналин постепенно покидает меня, и я охрипла от крика. Проклинаю себя за то, что губы трясутся, а голос начинает звучать жалобно.
- Родители должны любить своего ребенка. Должны просто потому, что он есть, - всхлипываю я. - Не потому что умный, красивый или сильный, а потому что-то он их. Без всяких условностей и обязательств... Если никто никогда не полюбит этого ребенка, то он, по-крайней мере, должен знать, что может найти любовь и поддержку в своей семье.
Отец издает какой-то кряхтящий звук, но я жестом прошу его помолчать. К моему удивлению, он меня слушается.
Я поворачиваюсь к маме. Она ревет едва ли сильнее, чем я сама, но во мне нет места жалости.
-Ты никогда не вставала на мою сторону, мам. Почему? Я столько раз просила вступиться за меня перед отцом. Дни рождения подруг, на которые мне не разрешено было ходить, потому что они были слишком развязными... Томас, который мне даже никогда не нравился. Ненавистная учеба... Ни разу ты не сделала этого.
Чувствую тотальное опустошение. Вспоминаю свою первый сексуальный опыт, который так и не стал особенным, молчащий в дни рождения телефон, хроническую неуверенность в себе. Вцепившись пальцами в нарядную бежевую скатерть, бросаю присутствующим свое последнее последнее обвинение. Почему-то оно выходит из меня шепотом.
-Из – за вас у меня ничего нет. Вы все забрали у меня.
Мама опускает лицо на руки и всхлипывает. Я не хочу ее успокаивать. Сегодня я хочу побыть эгоисткой. Дыша, словно загнанная гончая, опускаюсь на стул. Мой колодец обиды опорожнен до предела.
За столом царит гробовая тишина. Вижу, как дергается лицо отца, когда он комкает в руках салфетку, и как вытирает слезы София. Под аккомпанемент маминого плача тяжело сопит Рико, сжимая резную ножку своего бокала.
Первым в себя приходит отец. Я невольно поднимаю голову, когда он начинает говорить, потому что никогда не слышала,чтобы его голос так звучал. Растерянно. Повержено.
- Дочка, - дрогнувшим голосом говорит он.- Ты знаешь, разговоры не моя сильная сторона. С Рико все проще, он парень , и мы понимаем друг друга. Но девочки… это всегда было тем, чего я я не мог постичь. Принимая все эти решения за тебя, я лишь хотел защитить. У меня, возможно, не всегда это получалось, но я действительно думал, что потому что я старше и опытнее, я знаю, что будет лучше для тебя.. В твоих словах много правды, дочка, но в одном ты неправа. Когда в в роддоме твоя мама впервые дала мне тебя подержать, ты открыла свои черные глазки и посмотрела прямо на меня. И в ту же секунду я понял, что люблю. Люблю и никогда не перестану любить. Такому упрямому старому дураку тяжело отпускать свою маленькую девочку в мир, полный опасностей, всегда хочется подставить руки и подстраховать. Все, что я делал, было продиктовано любовью к тебе, hija. Неправильной и эгоистичной, но самой большой любовью, которую отец может испытывать к дочери.