Я поднялся и медленно прошёл ко второй куче. Я попытался вспомнить конюха. Ненамного старше Лизбеты, лицо в веснушках, закутан в несколько слоёв слишком большой одежды. Он наградил добрым словом Зевса, мою лошадь. Веснушки. Я помнил его веснушки.
Мои глаза избегали смотреть на то, что лежало передо мной и нашли вилы с деревянными зубьями. Они были сломаны…
Я опустился перед ними на колени, изучая. Позади меня стояли Лия и хозяин постоялого двора, никто ни сказал ни слова, слышны были только звуки животных и нескончаемой метели. Фырканье на заднем плане было мне хорошо знакомо: Зевс учуял меня, но ему придётся подождать.
Черенок вил был не сломан. Что-то разорвало его на две части, отпечатки зубов были хорошо видны.
В конце концов, я всё же снова повернулся к мальчику. Он лежал там, как сломанная кукла, руки и ноги неестественно вывернуты, на бедре через брюки торчала кость. Он был вспорот от таза до грудной кости, рёбра вскрыты.
Брюшная и грудная полости начисто выпотрошены, возможно даже вылизаны. Он лежал посреди большого, тёмного пятна — своей крови. Она была ещё вязкой и липкой, уже холодной, но не замёрзшей.
Глаза отсутствовали так же, как нос и уши. Его камзол был разодран, деревянные пуговицы выскочили из петель, когда его рвали.
— Я ещё никогда не слышал о животном, которое бы раздевало свою жертву, — это был мой голос, только я не осознавал, что высказываю свои мысли вслух. Я огляделся в конюшне. Она была большой, самое большое здание на постоялом дворе, и обычно здесь можно было разместить сорок лошадей. Сегодня их, однако, должно быть было около семидесяти: самые драгоценные животные из коровьего стада, лошади гостей и собственный скот хозяина постоялого двора.
В конюшне имелся двойной сеновал, два открытых уровня, на которые можно было забраться по лестнице. Там наверху что-то зашевелилось, и появилась растрёпанная голова. Я совсем забыл, что часть гостей ночевала здесь. Это была одна из молоденьких женщин из благородной компании путников. Одно мгновение она смотрела на нас в недоумении, потом постепенно разглядела, что освещает свет фонаря и начала кричать. Крик, становящийся всё громче. Он заставил нервничать животных, и от него у меня разболелись зубы. Казалось, он длиться вечность. Я смотрел, как хозяин постоялого двора беспокойно машет руками, но она не прекращала кричать, пока сзади не появилась рука, которая закрыла ей рот и утащила из моего поля зрения.
Над краем сеновала появилась голова отца девчонки и одного из охранников, только частично одетого, но с мечом в руке. Он поспешно спустился по лестнице вниз, спрыгнул на пол недалеко от нас и подошёл, чтобы остановиться перед трупом паренька.