Профсоюзник зажал между коленями худые пергаментные ладони, неловко подтянул травмированную ногу. За время разговора он ни разу не посмотрел на меня, ему просто надо было выговориться, и это нежелание признавать мое участие в разговоре, это намеренное отсутствие персонификации, внезапная безучастность к своей собственной судьбе пугали меня куда сильнее, чем откровенная агрессия. Я отчаянно соображал, как бы побыстрее выманить у Жильцова его телефон, и не мог придумать ничего, кроме как забрать телефон силой. Жильцов продолжал свою исповедь, а я готовился.
– Потом начались уже другие заходы, мол, давайте кто-то из членов профсоюза достанет какой-нибудь документ с завода: то один, то другой им нужен был. В основном из отдела кадров или из бухгалтерии… Кто сколько получает, какие льготы там, путевки, премии… Это все вроде как и нам в газете годилось: публиковали, разоблачали. Ну а потом зашла речь об отгрузке готовой продукции и некондиции. Анатолий просил подбирать народ, кто в этих цехах работал, агитировать в профсоюз. Это уже, понятно, не профсоюзная задача. Но куда мне было деваться? На мне люди, ответственность, приходили работники, мы ведь многим действительно помогали… Да и не знал я сначала, зачем…
«И ты помогал обворовывать завод, чтобы остаться главой профсоюза и иметь власть, вместо того чтобы по-честному сложить полномочия?» – мысленно спросил я Мальчика-Носа, но вслух ничего не сказал, потому что выжидал момент и не хотел, чтобы он втягивался в спор, его удрученное настроение работало на мой план.
В проем двери я видел часть окна большой комнаты. В один момент мне показалось, что за окном мелькнула какая-то фигура. Как будто кто-то быстро пробежал мимо окна, но я не успел разглядеть и не был уверен. Через несколько секунд последовал глухой звук удара. Дверь тихонько дернули. Теперь стало ясно, что наши охранники заподозрили что-то неладное и пытались проникнуть в помещение. Жильцов как будто ничего не замечал, продолжая говорить, как перед последним причастием, но я уже не слушал: ни выбора, ни времени у меня не осталось.
Я бросился на профсоюзника одним длинным размашистым прыжком, надеясь повалить и максимально травмировать его своей массой. За миг до рокового столкновения я отчетливо понял, что, как и я, Мальчик-Нос не особенно искушен в рукопашных боях: он поднял на меня ясный, изумленный взгляд распахнутых на всю проектную ширину глаз, как будто спрашивавших, чего это я. В следующую секунду ни глаз, ни чего бы то ни было другого я уже разглядеть не мог, потому что приземлился, куда метил, и всю кинетическую силу своего полета вложил в один короткий удар. Собственно говоря, ударил я почти случайно: просто траектория моего кулака удачно пересеклась с траекторией уворачивающейся жильцовской головы. Встреча произошла в координате левая скула и глаз.