Мы несколько раз повторяем этот процесс – подаем воздух, ждем, измеряем давление – и объявляем, что уплотнитель надежен, но открытия люка придется ждать до завтра. Этот этап, в свою очередь, складывается из нескольких обязательных шагов. Иногда экипажам МКС приходится заставлять себя выполнить их все, поскольку им не терпится получить посылки из дома и свежие продукты. Тем не менее процесс длится несколько часов, и спешить с ним не следует, особенно после того, как посвятил все утро захвату грузового корабля, – слишком велик риск ошибки. На полную разгрузку транспортника уйдут следующие пять недель.
Заплывая ненадолго в свою каюту проверить электронную почту, я впервые за день получаю возможность сделать паузу и поразмыслить. Сегодня на станции высокое содержание углекислого газа, почти 4 мм ртутного столба. Можно посмотреть в компьютере точную концентрацию СО2 в нашем воздухе, но в этом нет необходимости – я это чувствую. Я определяю содержание с высокой точностью по одним лишь симптомам, которые прекрасно изучил: головная боль, заложенный нос, жжение в глазах, раздражительность. Возможно, самый опасный симптом – угнетение когнитивной функции. Мы должны быть способны в любую минуту приступить к выполнению заданий, требующих огромной сосредоточенности и внимания к деталям, а в нештатной ситуации, которая может наступить когда угодно, у нас не будет второй попытки. Утрата даже малой части способности концентрироваться, делать расчеты или решать проблемы может стоить нам жизни. Кроме того, отдаленные последствия вдыхания такого большого количества углекислого газа до сих пор не выяснены. Возможно, когда-нибудь это обернется неизвестными пока проблемами с сердечно-сосудистой системой или другими нарушениями.
У меня сложные отношения с углекислым газом с тех пор, как я начал летать в космос. Во время первого, семидневного, полета на шаттле я отвечал за замену емкостей с гидроксидом лития, поглощающим СО2 из воздуха на борту. Помню, что всякий раз, когда их менял – дважды в день, утром и вечером, – я вскоре ощущал, каким свежим стал воздух, и лишь тогда осознавал, насколько плохим воздухом мы дышали. В ходе подготовки к полету на шаттле мы испытывали и учились распознавать симптомы высокого содержания СО2, – в особой кабине в клинике космической медицины дышали через маску смесью, в которой постепенно увеличивалась концентрация углекислого газа.
Во время моего второго полета на космическом шаттле я стал лучше понимать, как на меня действует СО2, и расспросил других членов экипажа об их симптомах. Я обнаруживал моменты наивысшей концентрации СО2 по самочувствию и решил добиться более серьезного обсуждения последствий этого. Вскоре после возвращения на Землю я сумел организовать визит недавно назначенного руководителя программы МКС на военную подводную лодку, находившуюся во Флоридском проливе. На мой взгляд, подводная лодка во многом похожа на космическую станцию, и я попросил коллег обратить особое внимание на то, как военные справляются с углекислым газом. Эта вылазка обернулась открытием: на подводных лодках ВМС воздухоочистители включаются, когда концентрация СО2 превысит 2 мм ртутного столба, несмотря на то что их шумная работа грозит демаскировать субмарину. Для сравнения, согласно международному соглашению, предельная концентрация на МКС достигает 6 мм ртутного столба! Старший механик подлодки объяснил, что симптомы высокого содержания углекислого газа в воздухе представляют опасность для работы экипажа и удержание его на низком уровне является приоритетной задачей. Я подумал, что НАСА следует занять такую же позицию по этому вопросу.