– Похоже, это займет у нас часа два?
– Да, так что мы сможем заняться чем-нибудь еще.
– Мы можем погулять.
– Я могу держать тебя за руку. И есть еще одно местечко с едой. Но туда мы отправимся в самую последнюю очередь, оно рядом с «Новой». И мы встретим Джесс после кино?
– Конечно. Как дела с родителями, бедняга?
– Дома, как в Арктике. Родители ненавидят меня. Их ненависть выльется в нашу семейную «беседу» с Драйденом, где мои дерьмовые поступки будут проанализированы и выставлены на всеобщее обозрение, чтобы все могли их увидеть и начать презирать меня. Со временем ненависть, конечно, уменьшится и оттепель, скорее всего, совпадет с футбольным сезоном. – Он перестал дурачиться: – Больше всего их бесит то, что я перестал следовать идиотским планам. Какими будут последствия? Буду ли я помнить, что должен стать знаменитым врачом, или вычеркну из списка и это?
Билли виновато посмотрел на нее.
– И почему-то они связывают это с тобой.
– Я плохо на тебе влияю?
– Я попытался убедить их: твое влияние, наоборот, противоположно плохому, но мама вбила себе в голову, что я начал меняться, как только появилась ты.
Это было обидно. Ван Ыок никогда и не думала, что ей важно одобрение семьи Билли, но ощутила досаду, когда они так несправедливо обвинили ее, тем более что понимала – в их глазах она им не ровня.
– Если бы они только знали – ты бы никогда не нашел себе такую девушку, которая была бы помешана на учебе сильнее, чем я.
– Я все им про тебя рассказал.
Билли лег на спину и увлек Ван Ыок за собой. Когда она попыталась встать, он попросил:
– Просто полежи со мной.
Билли передвинул руку, чтобы ей было удобнее, и невинным поцелуем поцеловал ее в ухо, а потом закрыл глаза.
– Расскажи что-нибудь, чтобы мне стало лучше.
Чтобы ему стало лучше.
Чтобы ему стало лучше?
Она подумала о том, что именно значит «плохое влияние» – это все только из-за того, что она не входит в их крошечный социальный круг?
Ван Ыок смотрела в потолок и думала о том, что пережила ее семья, эта история была еще свежей и бередила душу.
Она думала о семье Деби во время Второй мировой войны – о том, через что они прошли в Варшавском гетто и потом, когда скрывались, о том, как их преследовали, и о том, что многие погибли.
Она думала о семьях в Газе в две тысячи четвертом году, когда нигде не было безопасно из-за воздушных бомбардировок Израиля – ни в школах, ни в больницах.
Она думала о девушках-школьницах, похищенных в Чибоке, Нигерия, которых до сих пор не спасли.
Она думала о семье из Южного Судана, которая недавно переехала в соседнюю квартиру дальше по коридору, и о рубцах, покрывающих все лицо и шею главы семейства.