— На мужа похож?
— Ну, а на кого же? Такой же красавец. В папку.
— А что это у него на носу?
На маленькой пимпочке Генки — розовое пятнышко.
— Это типа родимого пятна. Гемангиома называется. В народе зовут «поцелуй аиста». Должно пройти к году.
Я не могла насмотреться на Генку, которому… сколько? И суток нет?
Человечек.
Чуть больше трехлитровой банки с огурцами…
В палате были еще несколько женщин-девушек. Все одинаково усталые, бледные, со сдутыми животами. Больничные сорочки, которые и пошиты были с расчетом, что будут в районе живота топорщиться, болтались, как хотели.
И все девушки-женщины разговаривали по телефонам.
О-о-о… Это были жесткие разговоры.
— Вить, ты мне прокладки купи! С пятью капельками. Ну, как это — как ты поймешь, сколько там капелек… Они нарисованы будут!.. Ну, у продавцов спроси!.. Ничего с тобой не станет, купишь!
— Паша! Йогурт только без красителей! Да, невкусный который! Сухарики еще притащи, воду без газа. Колбасу не покупай, пока нельзя мне колбасу. Просто сфотографируй, я хоть посмотрю на Новый год!
— Валик! Подгузники бери самые маленькие! Поищи такие, чтобы дышали! Нет, Валик, не жабрами! Они чем-то другим дышат! Дошутишься! В следующий раз сам рожать будешь!
— Надо мне тоже Генке позвонить! — призадумалась Вера. — А то гуляет где-нибудь, пока я тут. Я его знаю…
— Да, звоните, я не буду мешать.
Я уже почти ушла, глупая. В последний момент вспомнила о бабушке, которая внучку ищет. И как-то уже без труда ее, внучку, нашла. Ира оказалась огромной девахой, раза в два превосходящей бабушку по всем направлениям.
— Ну, бабуся… Я ж сказала, чтоб не бегала сюда. Ладно. Есть у вас телефон с собой?
— Есть.
— Сфоткайте малую. Бабуле покажете, ладно?
— Покажу.
— Только сотрите потом. Нельзя их фотографировать, пока маленькие. Сотрете?
— Хорошо, сотру.
Потом я вернулась на свой расслабленный первый этаж, к своим драгоценным подругам.
Анжелика Эмильевна одолжила мне свою чебурашковую шубейку, сапоги, шапку. Это все мне, беременной, было мало, но ничего.
Я вышла во двор, прямо к нашим окнам, и на секунду вдруг оказалась будто в другой стране.
Это было так странно: я же прожила в этом мире, снаружи роддома, большую часть жизни, но сейчас здесь — как будто в первый раз.
Шумно так, суетно, весело, громко. Все переливается, люди, которых мы видели из окна, теперь рядом.
И наш роддом — наш космический корабль. Окна светятся, всюду жизнь. Вот первый этаж с торчащими из-за штор овощами-беременными. Вот технический второй, там темно. Вот загадочный третий — там горят только несколько окон. И в этот момент там кто-то рожает. А вот четвертый. И там силуэты счастливым мамок, и время от времени кто-то поднимает к небу свою гусеничку, как тост за здоровье жизни. А те, кто не поднимает и просто пялится на родню внизу, те все равно часто-часто смотрят назад. И понятно, что там их ждут.