— Я не могу появиться дома, папа. Я должна выяснить, что со мной происходит. Расскажи мне о проекте «Спасение».
— Но, Ридли, о чем ты говоришь?
— Папа, расскажи мне! — я кричала в трубку.
До этого я ни разу не повышала голоса на отца, но теперь вдруг осознала, что этим, может, и стоит гордиться. Он замолчал. Его молчание длилось так долго, что я решила, что он повесил трубку. Затем я услышала его дыхание.
— Папа.
— Это была группа, которая занималась лоббированием закона «Безопасность женщин в семье».
В его голосе появились странные нотки, и мне показалось, что он произносит отрепетированный текст.
— Нет, — сказала я. — Это не все.
Я вдруг поняла, что веду машину на бешеной скорости. Я сбавила ход, потому что не хотела полететь в кювет.
Отец вздохнул.
— Я не знаю, что еще сказать. Раньше в рамках проекта работали приюты. Они были открыты при церквах, клиниках, иногда они работали на основе сотрудничества с государственными домами малюток. Так как закон еще не был принят, мы не нарушали закон, но действовали все же несанкционированно, поэтому приюты спонсировались.
— Кем? Максом?
— Да, и другими людьми.
Наверное, отец устал: мне показалось, что его голос немного дрожит, но, может, это было из-за плохой связи.
— Что же происходило в этих приютах?
— В основном то же, что и сейчас. Родители могли оставить там малыша на трое суток на попечение профессионалов. Если в течение этого времени мама ребенка возвращалась за ним, ей отдавали его после бесплатной консультации.
— Но если она не возвращалась?
— Тогда ребенка передавали в органы государственной опеки.
— Ты имел к этому отношение?
— Не совсем. Некоторые клиники, в которых я работал, были открыты в рамках проекта «Спасение». Если ребенка не забирали из приюта, я осматривал его, как и всех остальных детей.
— Ты нарушал закон?
— Я бы не сказал. Не было ведь закона, который запрещал бы осмотр и оказание медицинской помощи ребенку. Его считали брошенным только по прошествии семидесяти двух часов.
— Мне кажется, что ты шел по узкому мостику.
Отец снова вздохнул.
— Да, но не забывай, что дело касалось интересов детей.
Я понимала, что мой отец, как никто, видел несовершенства государственной системы и старался сгладить углы, но его логика все равно выглядела несколько странной. Я хотела сказать, что смысл всех этих беспокойств сводился к нулю. Зачем идти на риск и пытаться спасти детей от потенциально неблагополучных родителей, чтобы потом передать их в органы государственной опеки, недостатки которой были всем известны? Я вспомнила мытарства Джейка.