— Мне нужен доктор Джонс. Он сегодня принимает? — спросила я молодую женщину за стойкой администратора.
— У вас назначена встреча? — поинтересовалась она, не поднимая глаз от документов, лежавших перед ней.
— Я его дочь.
Она посмотрела на меня и улыбнулась. У нее была красивая кожа оттенка кофе с молоком и темные глаза в обрамлении густых ресниц. Я никогда не встречала ее раньше, хотя несколько раз заходила в эту клинику, чтобы увидеться с Заком или с отцом. Но я не удивилась. В клинике была сильная «текучка» кадров.
— Вы невеста Зака? — спросила женщина с чарующей улыбкой.
Что-то в этой реплике подействовало на меня раздражающе. Мы с Заком прервали близкие отношения еще шесть месяцев назад, и я никогда не говорила «да» в ответ на его предложение. Поэтому меня нельзя считать невестой Зака. Но прежде чем я успела возразить, женщина спросила:
— Это вы спасли ребенка две недели назад? Я помню вашу фотографию в газетах.
— Да, правда, это я.
Она посмотрела на меня с восхищением и удивлением.
— Мне очень приятно познакомиться с вами, — сказала она. — Меня зовут Эва.
— Взаимно, — ответила я, ощущая неловкость.
Было уже слишком поздно возражать: «Вы знаете, я никогда не была обручена с Заком… Долгая, знаете ли, история». Я отвернулась.
— Минуточку, — сказала она, — я сейчас вызову доктора Джонса. Садитесь.
Я нашла свободный стул. Вокруг меня сидели мамаши с чихающими и кашляющими малышами, но я надеялась, что моя иммунная система выдержит такое испытание. Рядом со мной сидела женщина, и до меня доносилось ее тяжелое дыхание.
— Ридли, — позвала меня Эва через несколько минут, — вы найдете его в последнем кабинете.
— Спасибо, — ответила я.
— Знаете что? — она проводила меня взглядом. — Вы совершенно не похожи на своего отца.
— Я уже это слышала, — произнесла я, выдавливая из себя невеселую улыбку.
* * *
— Ваш отец святой. Вы это знаете? Вы такие счастливые, дети. Нет, правда, чертовски счастливые, что у вас такой отец. Только не говорите вашей маме, что я чертыхался в вашем присутствии, хорошо?
Дядя Макс повторял это столько раз, что его слова потеряли для нас всякую значимость.
— Вы же не знаете, что это такое, когда ваш отец вас не любит, понимаете?
И он часто при этом смотрел на нас, как обычно смотрел на нашу маму. Как будто у него на носу выпускной вечер, и он единственный, кто идет туда без пары.
Наверное, дядя Макс был самым одиноким человеком из всех, кого мне доводилось встречать. Когда я была маленькой, то ощущала это на уровне детской интуиции. По мере того как я становилась старше, я начала понимать, что Макс и сам чувствует свое одиночество. Но я не понимала причины, ведь у него были мы с Эйсом, наши родители, у него был парад девушек в стиле Барби. Но только теперь я поняла, что одиночество не определяется обстоятельствами. Оно сродни болезни, которая отравляет человеку жизнь. Дядя Макс пытался излечиться, балуя нас, проводя время в обществе моих родителей, которые искренне его уважали, регулярно погружаясь в состояние алкогольного дурмана или меняя своих подружек, но исцеления не наступало. Его болезнь приобрела хроническую форму, и ему приходилось с ней мириться.