Потом на Дами нападала меланхолия от несбыточности этих фантазий, она прогоняла их, и убеждала себя, что Эндимион — сын Энди, и их нынешний уют куда лучше какого-либо другого. Чем хуже этот брак? Чего ей недостаёт? Тех физических утех, от которых она сходила с ума в объятиях Джина? Просыпался рационализм, и убеждал инстинктивную часть женской натуры, что жить ощущениями и желанием наслаждений — глупо, на них жизнь не строят, они не гарантируют будущее и счастье где-либо, кроме постели. К тому же, Дами не могла пожаловаться на Энди относительно супружеского ложа. Да, он не был так искушен в науке секса, как Джин, но и не был груб или вял. Энди был по ночам обычным мужчиной, любящим и нежным, а потому гневить судьбу и ругать его не за что. Разве лучшее — не враг хорошему? Хорошее у неё было, зачем же горевать об искусном любовнике, чьи губы и руки заставляли дрожать двумя-тремя лёгкими жестами, а несколько минут его умелых тактических выпадов доводили до оргазма. Дами трясла головой, когда воспоминания накатывали слишком бурно и ярко. Прижимая Эндимиона к кормящей груди, она пыталась не думать при этом о мужчинах, которые целовали эту грудь. Муж — с любовью, да, но как мужчина, получавший удовольствие от этой груди, а Джин (первый муж? истинный муж? больше не муж?) как мужчина, который точно знал, каким образом через эту грудь довести до блаженства женщину. Дами боялась, что от таких мыслей у неё скиснет молоко, которого и так было не много. Что за послеродовая хандра? Сетуя на свои перепады настроения Руби, она узнала от той, что в период кормления женщины бывают не менее странны и непредсказуемы, чем в ежемесячные особые дни.
Прошло около месяца, и Руби тоже родила мальчика. Шум и радость увеличились, двум молодым матерям не приходилось скучать, и они почти не замечали отсутствия своих мужей, которые вновь вернулись к насущным проблемам. Синьцзян и Шаньси оживились, на тибетских перевалах разбойники и наёмники не давали прежних свобод синеозёрным, чуя их слабость и вынужденность распыляться на несколько фронтов. Тыл с востока, от Ганьсу, становился ненадёжнее день ото дня. Но, по крайней мере, в Джоуми не приходилось сомневаться насчёт того, что он не двинет терракотовую армию в помощь Синьцзяну. Ради своей любви к Вики он пошёл на отмену своего смелого и виртуозного плана, но поступиться убеждениями и идеалами ради её отца — на такое хранитель не отважится. Да и до сих пор оставалось не ясным, собирался ли Джоуми довести до финала коронацию цинхайца, или изобрел всего лишь пугалку для Уйгура? Один из ударов настиг Энди, когда он узнал, что на стороне Синьцзяна, возле Николаса Тсе, видели другого наёмника, бывшего спасителя, а теперь, судя по всему, опаснейшего врага — Сандо. Как Дзи-си умудрился нанять его, перетащить к себе? Или вольный брат изначально был подослан… да нет, его нанял Джиён, тот бы не позволил себя одурачить. Но всё-таки — как? Благодаря Николь? Да, Энди видел, что наёмник с Утёса не равнодушен к младшей дочери Чана, но чтобы настолько? Рискнуть жизнью, принципами и честью вольного братства и бросить его в погоне за худосочной китаянкой? Энди переставал понимать, что происходит в этом мире.