— Ты, стало быть, Настасья, знаешь, зачем мы к тебе? — говорит Абношкин.
— Уж мне ли не знать, — говорит Настасья. — Первый раз, что ли, ты ко мне, старый черт, приходишь? Партизан…
Абношкин садится к столу. Расправляет ведомость.
— Ну что я тебе платить буду? — говорит Настасья. — Ты подумал?
— Надо, Настя. Подпишись, и всё тут.
— А в сорок первом, когда я тебя, раненого, прятала, ты в глаза смотрел, — говорит Настасья, — а теперь-то не глядишь…
— Ну ладно, ладно, — бормочет Абношкин.
— Стыдно тебе, да?
— Ты подписывай, — говорит Абношкин, и толстое его лицо словно плачет.
Она подписывает, не глядя на лист.
…Мы прошли уже по двадцати избам. Скоро и конец. Я иду по Васильевке, а лица, лица, лица мелькают передо мной… и пальцы, которые коряво держат ручки, и желтая помятая ведомость, по которой эти ручки бегут неохотно.
Мы стоим на крыльце предпоследнего дома. Это маленький дом. В два окна.
— Вот сейчас будет, — говорит Виташа.
— Чего вы смеетесь, Виктор Павлович? — горько говорит Шулейкин.
— Ничего, мы старую уломаем, — говорит Мария Филипповна.
А Абношкин тяжело дышит, со свистом, и молчит. И я молчу.
Потом открывается дверь, и уже в избе я замечаю хозяйку. Она как грибок маленький, сморщенный.
А у окна стоит мой ученик — Ваня Цыганков. Толстые губы его отвисли. Рыжие вихры разлетаются в разные стороны. Он покачивается на длинных своих ногах, как на ходулях.
— В гости пришел, Ваня? — спрашиваю я.
— А не, — говорит он.
— По делу?
— Я живу здесь, — говорит он.
— Он с бабкой живет, — говорит мне Виташа, — это бабушка его.
А бабушка подходит ко мне.
— Вы, деточка, учитель Ванин? — говорит она. — Он всё про вас рассказывает, любит он вас… — Потом она поворачивается к Шулейкину: — И директора он любит… Всё старается, старается угодить… Ваня-то… Он сирота ведь…
— Тимофеевна, — говорит Абношкин трудно, — на-ка вот, подпишись.
— Что, что ты, деточка, — говорит бабка, — я ж неграмотная.
— Всякий год подписываешься, а тут неграмотная? — говорит Абношкин и пальцем по столу постукивает.
— Вы подпишитесь, Анисья Тимофеевна, — говорит Мария Филипповна, — не первый уж раз.
— Да что ты, деточка!.. — торопится бабка. — Из чего подписывать-то? Мне ведь сироту кормить! Что ты, миленькая…
Врет?.. Притворяется?.. Что это происходит?..
— Какой позор, — говорю я Виташе.
— Тшшшш… Ты потише, — говорит он и оглядывается. Но все заняты бабкой.
И тут вдруг срывается со своего места Ваня Цыганков, натягивает на ходу шапку и бежит к двери.
— Они все по домам сидят… Не работают, что ли? Что это у них ничего нет? Что это за колхоз такой?.. Или врут они все?..