— Лиза, тебе, наверно, непонятно и скучно? Вот книжку обсуждаем.
«Der Untergang des Abendlandes»(Закат Европы). Ты ведь знаешь немецкий?
— Конечно, знаю. Мы в Вене жили долго, только по-немецки и говорили, и няня моя немка была, и мама знала. Знает, — поправилась Лиза.
Знала? Почему она вдруг сказала в прошедшем? Знает, да. Наверно, уже дома, читает свои романы, лежа в японском шелковом халате, с папироской. Вдруг в голове завертелось: шелковый халат, товарный вонючий вагон, станции, ее большой темный шкаф в спальне, где Лиза любила прятаться, и бежевый чемоданчик. Всегда стоял там этот маленький бежевый чемоданчик, с которым она покорно пошла.
Руки задрожали, накатил страх, тяжелым, рвотным. Лиза спрятала руки за спину.
— Знает, конечно.
Ходжаев обнял Лизу, заговорил сбивчиво: вот Лиза прочитает, и снова устроим обсуждение, со свежими впечатлениями молодежи. Молодежь редко читает такие сочинения, не рекомендуют студентам. Но для глубины образования необходимо.
Говорил невнятно, долго, похлопывал Лизу по спине, как будто заговаривал ребенка, который ушибся и готов зарыдать.
Володя растерялся, протянул ей книжку: Лиза, вам будет интересно.
— Да, да, я прочту, извините, прервала вас.
— Лизонька, мы обсуждаем традиции. Понятно, что традиции — это культура, а государство — цивилизация. Они противоположны, как Шпенглер утверждает. У нас тут да, противоположны вдвойне, потому что государственность наша колониальная, чужой культуры. Но и традиции наши — варварство, настоящее варварство, по сравнению с Европой, и слово культура у нас тут неуместно, к сожалению.
Ходжаев говорил долго, Лиза вслушивалась, внутри растекался знакомый покой: вот она сидит в кресле, поджав ноги, и мудрый отец говорит, неспешно, непонятно. Но непонятность эта не страшная, преодолеваемая знакомым доверительным методом — чтением. И она преодолеет, узнает, прочтет непременно.
Иногда вечерами заходил к Ходжаевым на чай другой сосед, Матвей. Всегда приносил неровные кусочки желтоватого прозрачного сахара. Пил вприкуску, громко втягивал чай с блюдечка. Допивал, переворачивал чашку вверх дном, откидывался на скрипучем стуле, барабанил пальцами по столу.
Ходжаев молча ждал, когда гость заговорит, Эльвира напряженно улыбалась, теребила бахрому скатерти. Гость начинал всегда с вежливостей: как поживаете, здоровы ли, постепенно переходил на погоду, урожай, газетные новости. Потом начинал расспрашивать, как на работе, усердны ли студенты, интересовался соседями, что говорят, что на умах.
— Видел, Владимир у вас чаевничал. Вы профессор уважаемый человек, а этот однорукий, истопник, кажется? Что же он сказать может такого интересного?