– Не пойду! – еще не сломленный Хоботов приготовился к сопротивлению.
– Доктор наук ждет в приемном покое, – возмущенно прикрикнула Маргарита. – Не заставляй меня краснеть.
Влетел торжествующий Велюров.
– Почти немыслимая удача! У подъезда остановил.
– Нет! – Хоботов бил ногами по полу. – Ни за что! Это террор!
– Тебя не спрашивают, – сказала Маргарита. – Савва, Аркадий, ведите его!
И Хоботова повлекли.
Вот на него надели пальто, нахлобучили шляпу, схватили под руки, и как он ни отбрыкивался, ни упирался, как ни пытался улечься на пороге, несчастного потащили вниз. Алиса Витальевна посылала вслед воздушные поцелуи. Маргарита – мрачная, напряженная – озабоченно шествовала впереди. Все развивалось неотвратимо и неправдоподобно стремительно. Вот Лев Евгеньевич внесен в машину, вот она уже тормозит у врат приемного покоя, вот с Хоботова хищно срывают милый привычный цивильный костюм, вот его кладут на носилки и под немигающим грозным взором несокрушимой Веры Семеновны везут на каталке в операционную. В последний раз дернулся Хоботов, и вот уже беспощадная дама торжествующе-каннибальски осклабилась и склонились над беззащитным телом знающие ремесло потрошители.
* * *
Молоды, молоды мы были! Как улыбалась нам в тот год редкостно теплая весна! Какое пряное головокружение терпко исходило от улиц, щедро позолоченных светом, от будто выпрямившихся деревьев, от всего оранжевого и голубого, плывшего над звеневшим городом.
Вот из какого-то подъезда выскочил Костик и еще с порога крикнул Савранскому, поджидавшему его за рулем мотороллера:
– Ноль! Перечеркни мое прошлое!
И Савранский достал карандаш из кармана и зачеркнул ненужный адрес, а после спрятал листок в карман своей черной кожаной куртки. Костик удобно уселся за ним, Савранский мощно нажал на педаль, и они понеслись по вешней Москве.
Дело к маю идет. Оживают бульвары.
Днем – совсем теплынь. И во всю печет
Изголодавшееся солнце.
Старожилы опять ничего не помнят.
На этот раз они не помнят
Такой дружной весны, такой летней весны.
Дело к маю идет.
Красят скамьи.
Красят двери.
«Осторожно, окрашено!»
Осторожно! Но нет – не до осторожности.
Дело к маю идет.
* * *
В тенистом больничном саду шла своя мирная неторопливая жизнь. Под дощатым навесом за длинным столом выздоравливающие больные с громкими возгласами «забивали козла». Другие прогуливались по дорожкам. Третьи жмурились под лучистым солнышком. На скамье, во фланелевой, не по росту, пижаме, сидел и читал «Новый мир» Хоботов. Когда неожиданно появилась Людочка с кулечком в руке, он ее не сразу заметил, а она его не сразу узнала. Убедившись, что перед нею любимый человек, Людочка молча остановилась, с материнской нежностью изучая его исхудавшее лицо. Внезапно Хоботов поднял голову и увидел единственную и неповторимую.