Лицо ее обветрило, выгорели на знойном солнце и без того светлые волосы, стали смуглыми маленькие руки. Мама работала в агитбригаде.
С той поры как началась эта ее трудная жизнь, мы все время только и делали, что провожали ее и сразу же начинали ждать ее возвращения.
Их было пять человек. Они уезжали то на арбе, то на простой русской телеге, а куда и пешком добирались. Теперь я знаю, что работа была опасная, но никогда ни одним словом не обмолвилась об этой опасности мама. По ее словам выходило так: приехали, собрали народ, побеседовали о том, как будет проходить раздел земли между крестьянами, — вот и все. Или так: врач осматривал больных ребятишек, а мама помогала. Потом переводчик Нияз объяснял, как пользоваться оставленными лекарствами, — вот и все.
Или еще так.
Приехали в кишлак, привезли «волшебный фонарь» и показывали картины: какое положение было у узбекской женщины до революции и какое должно быть теперь.
Но ни мы с Васей, ни бабушка не знали, что не так-то уж все гладко проходило: муллы и баи — узбекские кулаки — не хотели делить землю между крестьянами, не разрешали лечить детей у русского врача, не хотели менять судьбу женщины, и бывало, что агитбригаду встречали градом камней. А иногда еще далеко от кишлака арбакеша останавливал обожженный солнцем дехканин и, отозвав в сторону Нияза, предупреждал его об опасности: в кишлаке вооруженные басмачи.
Бабушка была неспокойна, и часто во время маминых приездов происходили долгие объяснения со слезами и спорами.
— Ну, мамуся, что ты волнуешься! Ну хорошо, завтра к тебе Нияз собирался. Так спроси, пожалуйста, его, раз уж ты мне не веришь. Ни-ка-кой опасности! Ты понимаешь?!
Я всегда скучала по маме. Это не значит, что я была грустной и задумчивой — как бы не так! Бегала по двору как ветер, вечно лохматая и, что греха таить, чумазая. Играла, ссорилась и мирилась с ребятами. Но вечером, перед сном, я всегда старалась представить мамино лицо и руки, ее тепло, лукавую улыбку, а иногда и строгий взгляд. И только тогда я засыпала.
Нияз носил полосатый халат и черную тюбетейку с белым вышитым узором. Из-под тюбетейки всегда свешивался на ухо какой-нибудь цветок: веточка акации, сирени или роза.
В этот раз Нияз, как и говорила мама, рано утром явился к бабушке в гости. Бабушка, как всегда, угощала его зеленым чаем с кишмишом и лепешками. Мы с Васей (который, пока еще в интернате не было занятий, то и дело прибегал домой) во все глаза смотрели на своего любимого героя. Нам очень смешно было, как бабушка, говоря с ним, изо всех сил коверкала русские слова, а он отвечал ей спокойно и правильно. Каждый раз разговор начинался именно так, а потом бабушка забывалась и говорила как следует.