В одном тихом переулке нас, наверное, приняли за приезжих голодающих, которых очень много ходило по улицам. Тетенька, стоявшая у ворот, посмотрела на нас, вздохнула, потом вынесла нам большой кусок жмыха. Мы набросились на него потому, что в самом деле очень хотели есть. Только разломить его у нас не хватило сил, и мы по очереди глодали этот кусок. Я старалась не меньше других, отводя глаза от строгого Васиного взгляда.
Потом мы сразу устали. Вася и Митя шли далеко впереди, а мы тащились еле-еле. Валька нес свой узел сначала на плече, потом на спине и, наконец, на голове; Володька-Лунатик, в рубашке, перемазанной навозом, с жалким видом волочил за собой свою трубу, которую в начале пути он не согласился никому уступить, а теперь всем навязывал. Галя и Глашка мрачно тащили свой желтый, блестящий, раскаленный от солнца самовар.
Я прижимала к груди будильник и молча прислушивалась к его тиканью. В душе моей следа не было от былого беспокойства. Даже любопытство мое как-то заглохло. Я уже не думала о том, какой такой этот дом, где Нияз провел свое детство, какие деревья растут в том парке.
Как часто бывало, когда я оставалась со своими мыслями, они сосредоточивались на маме. Хорошо как, что мама приехала! Жалко только, что она отпустила меня с ребятами. Бабушка ни за что бы не пустила. Мама всегда забывала, что я маленькая. Но все равно мне не надо никакой другой мамы. Она же для меня делает все свои дела. Я очень хорошо это поняла. Например, лечит глаза ребятам: чтобы мне было спокойно и не стыдно, что у меня глаза здоровые. Конечно, только тогда хорошо, когда у всех все хорошо, — это я поняла уже давно. Поэтому хотя мама и любит меня и Васю очень-очень крепко, она не может заботиться только о нас двоих — это было бы для нас не настоящим счастьем.
— Валь! — позвала я, оборачиваясь. — Для кого, ты думаешь, прогнали царя?
Валька оторопел и уронил с головы узел.
— Для меня, — сообщила я, радуясь произведенному впечатлению. Но тут же вспомнила, что не нужно задаваться. — Для меня, для тебя, для всех. С царем была плохая жизнь, а нам надо жить по-другому. Рабочие прогнали царя, чтобы нам жилось хорошо.
Валька взгромоздил узел на голову и пошел не оглядываясь. Оказалось, что все это он знал давным-давно, а я, может быть, тоже знала раньше, по только сегодня это меня так поразило.
Фу, жарища! Мы не ставили ноги на всю ступню, а семенили, выворачивая пятку, чтобы не было так горячо. Опять какие-то ссоры и хныканье. Только я почти не замечала их — такая я была задумчивая.
Нияз не ездил с мамой. Как хорошо, что я этого не знала! Во-первых, я бы очень беспокоилась за маму. Потом, я могла бы проболтаться хотя бы Рушинкеру…