— Так, по-моему, не зовут девочек, — недоверчиво сказала я.
— Других не зовут, а меня зовут!
Я подумала, что эту девочку, наверное, кто-нибудь сильно обидел: такая она была колючая, как ежик, и все время готова к отпору. Сначала я ее побаивалась, а теперь стало жалко, и я осторожно дотронулась до ее руки, которую она тут же отдернула.
— Ты чего, я просто потрогала.
— И нечего трогать!
— Ну и не буду. Я пить хочу. Пойдем к нашим ребятам.
— К каким еще вашим ребятам? Вы зачем сюда пришли? Разве вы не здешние?
— Мы Лунатика провожали. Он теперь здесь будет жить. Он завхоза вашего сын, Булкина, только не родной.
— Лунатик? — Девочка оторопело уставилась на меня.
— Не бойся, — снисходительно успокоила я ее, — он хороший. Он просто так называется. Хочешь, я тебя с ним познакомлю? Только отец у него очень плохой.
Я замолчала. У меня появилось сильное желание рассказать девочке про Ивана Петровича, но я не представляла, с чего начать, а пока раздумывала, успела вспомнить, что столько раз давала себе слово не болтать.
— Какого еще лунатика привезли? — недовольно сказала девочка. — Ты нарочно пугаешь? Уходи!
Мне надоел ее враждебный тон. Я вскочила, оглянулась и прислушалась, откуда доносятся голоса, но все стихло. И вдруг мне показалось, что на лице моей обидчицы появилось выражение раскаяния или даже испуга; одним словом, может быть, ей не так уж хотелось, чтобы я ушла.
— Как тебя зовут? — снова спросила я, стоя на месте и обрывая листья полыни.
— Сто раз говорила: меня зовут Пана.
— Ты, что ли, голодающая?
— Голодающая, — кивнула девочка и всхлипнула.
— Тебя обидели? — шепотом спросила я и вдруг увидела, как слезы потекли по ее очень чумазому лицу, оставляя светлые дорожки на покрытых золотистыми веснушками щеках.
Девочка только кивнула. Плакала она удивительно, как я еще не умела: опустив голову, молча. Так плачут взрослые люди, а у всех мальчиков и девочек, которых я знала, слезы сопровождались если не оглушительным ревом, то, по крайней мере, хныканьем.
Я обхватила ее за шею, стараясь выразить ей свою жалость и сочувствие.
— Ты на кого сердишься? — все так же шепотом спросила я.
— На одну большую девочку. Она меня дразнила и обзывала. А мне на нее наплевать. Семь раз: тьфу, тьфу, тьфу!.. — Девочка и в самом деле стала плевать, стараясь все же при этом не попасть мне на платье. — Большой мальчик сказал, что он ей оторвет уши. Это хороший мальчик. А я, — тут она подолом вытерла нос, — совсем не плакса. Просто я скучаю.
— Как зовут этого мальчика? — поинтересовалась я.
Пана подумала немного, может быть стараясь вспомнить.