- Ты псих, - выдохнул Рин. Цод равнодушно пожал плечами, а потом усмехнулся.
- Скажи, щенок, ты когда-нибудь думал о том, что значит быть обычным человеком? Что значит иметь семью, мать, имя? Имя, а не кличку и порядковый номер в журнале доктора Эрланда.
Цод смотрел так выжидающе пристально, словно его и в самом деле интересовал ответ.
- У меня есть имя, - прошептал парень, помедлил и сделал шаг вперед, ближе к распростертому на земле мужчине.
Цод презрительно фыркнул, а затем дернулся, резкой подсечкой сбивая с ног потерявшего бдительность Рина. Уже чувствуя, что падает, парень успел нажать на курок. Прозвучавший выстрел, казалось, оглушающе звонким эхом ударился о скалистые стены каньона, взметнулся вверх и утонул в бездонном черном небе. Ки'Цод опрокинулся на землю и лежал, широко раскинув руки, в пыли, среди обломков кара и чахлых, редких растений, с пустым, мертвым взглядом на совершенно спокойном лице. Слабый ветер каньона меланхолично перебирал белоснежные пряди. У Рина тоже была хорошо поставлена рука. Пистолет он бросил рядом с телом, ткнулся лбом в изуродованный остов "Красавицы", и закрыв глаза, жадно хватал ртом воздух. Его не трясло. Он умел убивать, но никогда прежде ему не приходилось убивать себе подобных.
Гёро со всеми его сопровождающими выделили одну из лучших зрительских вип зон на верхних этажах Каньона. В просторном зале с мягкими диванчиками и огромным, на все панорамное окно, экраном, они расположились всего впятером. В знак доброй воли, как демонстрацию доверия и чистоты намерений, Джунхей отослал двух телохранителей, оставив при себе самого здорового, матерого, с переломанным носом и тяжелым взглядом. В знак все той же доброй воли Харана обыскали, у Малахита отобрали костыль, а на Анну косились так алчно, что она поторопилась спрятаться за спиной капитана. По некой молчаливой договоренности между вожаками, трогать девушку не стали, но саму ее это мало успокоило. Меньше всего на свете ей хотелось находиться здесь и сейчас, но, натерпевшись страха, пока Рина поочередно домогались то неприятный старикашка, то сам Змей, она ни за какие деньги не согласилась бы еще хоть на шаг отойти от капитана. Из всех присутствующих надлежащее внимание к развернувшемуся на экране действу проявил разве что Малахит. Пока Харан с Гёро с светской невозмутимостью обсуждали погоду и курс цен контрабандного рынка, а Анна старалась смотреть в угол, напевая про себя детскую считалочку, Малахит облюбовал себе диван в первом ряду и с комфортом на нем расположился, закинув длинные тощие ноги на стол. Лишь он то и дело оглашал залу экспрессивными воплями, так или иначе комментирующими события, и в такие моменты оба, и Харан, и Гёро, неизменно замолкали, всматривались в экран с озадаченным и задумчивым видом, и почти сразу возвращались к прерванному диалогу, зачастую весьма кардинально отличающемуся от темы, на которой они закончили. Харан заволновался только однажды, так, по крайней мере, показалось Анне, да и Малахит как то странно на него глянул. Посетовав на срочную нужду уединиться в уборной, он извинился и скрылся за дверью в самом углу помещения. Анна с трудом удержалась от паникой взметнувшегося желания ломануться за ним. Ей пришлось дважды глубоко вздохнуть, приходя в себя, но она тут же вновь оцепенела, когда Гёро, лишенный собеседника, как ни в чем ни бывало обратился к ней. Змей оставался безупречно вежлив, Анна невнятно мямлила и молилась Древним, что бы все это побыстрее закончилось. Он потерял к ней интерес так же внезапно, как тот зародился. Харан вернулся, но сразу же по нужде припекло самого Гёро. Его телохранитель, в отличие от Анны, робостью не отличался и проследовал за хозяином до самой дверцы. Он остановился возле нее и замер, полный решимости отразить любую опасность и во что бы то ни стало сохранить покой хозяина в столь интимном процессе. Однако означенный процесс у Гёро не задался. Из уборной раздался грохот, звук разбитого стекла, заставившего Анну вздрогнуть, Малахита оторвать заинтересованный взгляд от экрана, а телохранителя постучать. Дверь резко распахнулась, не успел еще охранник донести до нее руку. До сих пор равнодушно-спокойное лицо возникшего на пороге Гёро казалось перекошенной яростной маской, сквозь обмотанное вокруг ладони бумажное полотенце быстро просачивались кровавые пятна.