— Нельзя же без конца все искать и искать, раз все равно не находишь, этого же никто не выдержит.— И он как-то сконфуженно добавил: — Сами увидите, каково это. Никогда не знаешь, куда плывешь, делать почти нечего, непонятно, за что тебе платят такие больше деньги. Если и бросаем где-нибудь якорь, то никогда заранее не знаем, где и когда, разве что она получит какую-нибудь телеграмму, но это случается очень редко. Тогда, стало быть, бросаем якорь и ждем. Чего, непонятно. Якобы пока он узнает яхту и поднимется на борт.
Он признался, что уже так озверел от этой праздной жизни, что достаточно ему было в Виареджо увидеть, как разгружали какое-то грузовое судно с сыром, где мужики честно зарабатывали себе на хлеб, чтобы с трудом удержаться и тут же не попросить у нее расчета.
— Но ведь для нее,— возразил я,— это совсем другое дело. Чем она еще сможет заняться, если перестанет вот так плавать на своей яхте?
— Ну, найдет что-нибудь,— ответил Бруно,— это все одни разговоры.
— Да, наверное, вы правы…
— Вот увидите, рано или поздно придет день, когда она уже по горло насытится этими бесконечными плаваниями.
— А вот как вы думаете, есть у нее хоть какой-нибудь шанс?
— Это насчет чего?
— Ну, найти его.
— Если уж это вас так интересует,— с какой-то досадой в голосе ответил он,— лучше спросите у нее самой.
— Да нет,— добавил я,— это я просто так, к слову.
Потом мы снова вернулись к Гибралтарскому матросу.
— Вот мне лично,— заметил Бруно,— вообще не очень верится во всю эту историю. Все это, как говорится, одни только бабушкины сказки. Послушать, так прямо целый роман написать можно. Взять, к примеру, эти самые телеграммы. Вроде как его встречают прямо повсюду. Так что, даже когда она их получает, все равно такое впечатление, будто плывем, сами не знаем куда, и ищем, сами не знаем кого.
— Но это все-таки лучше, чем вообще ничего,— возразил я.
— Другими словами, так удобней. По крайней мере не надо ломать голову, куда плыть.
— И потом, поди знай, а вдруг?
Он бросил на меня ободряющий взгляд.
— Это что правда, то правда,— ответил он,— поди знай. Но ведь на свете столько людей, миллиарды.
— И все же,— возразил я опять,— ведь столько народу уже знает, что она его ищет, это все равно, как если бы она была не одна. По-моему, у нее все-таки больше шансов, чем кажется с первого взгляда.
— Думаю,— ответил он,— о том, что она его разыскивает, уже знают во всех крупных портах. Но что это дает, пока он сам об этом не узнает? Может, он где-нибудь на материке, далеко от моря, занимается себе чем-нибудь, зарабатывает на хлеб и даже слышать-то о ней не хочет. Странная штука, похоже, ей даже и в голову не приходит, что, может, ему вовсе не улыбается снова с ней встретиться. Что она, единственная женщина на всем белом свете, что ли?