Роды еще не закончились, по крайней мере для матери. Нужно дождаться плаценты. Ну, вот и она. Растянуть, осмотреть – все нормально.
Теперь пуповина. Перевязка, осмотр. Перерезана последняя связь с организмом матери. Все!
Катрин Петерсон светилась от счастья. Княгиня поднесла к ней завернутого в белоснежную ткань младенца.
– У тебя мальчик! Хочешь дать ему грудь?
Женщина закивала головой, не в силах произнести ни слова от душивших ее эмоций и простого женского счастья.
Малыша положили к ней на грудь, и он, перестав кричать, начал жадно сосать молоко матери.
«А этом мир вовсе не так плох», – первая мысль, которая появилась в головке малыша уже в этом мире, и это было счастье для обоих.
Глава девятая
Жил-был врач – такой упрямый, все копал другому яму
В магистрате Амстердама устраивали прием. Это, конечно, не февральский карнавал, но все равно для города событие значимое. В самом магистрате накрывали столы. Приглашения получали только самые достойные. Собирались «сливки» общества. Купцы самых уважаемых гильдий, представители Компаний, дипломаты. Дозволялось приходить с женами и детьми. Для молодежи устраивались танцы, играл небольшой оркестр. На столы подавалось пиво.
Получить приглашение на прием к бургомистру считалось престижным, и этим гордились, таким завидовали.
Надо ли удивляться, что Петерсон и его молодая супруга в порыве благодарности готовы были расшибиться в лепешку, но достать для Турчиновых приглашение.
Хотя, если быть справедливым, то приглашение княгиня с внучкой получила бы в любом случае. После удачных родов у жены начальника порта, слухи о Турчиновых быстро поползли по городу.
А тут еще бургомистра скрутил его давний недруг – радикулит, который последнее время частенько посещал начальника города и с которым он самоотверженно боролся.
В этот раз беднягу скрутило так, что прибывший врач – светило медицины, преподаватель Амстердамской врачебной школы, при всех его стараниях просто ничего не мог поделать. Обезболивающие настои не помогали.
Болезнь вообще не красит человека, а если тебя еще и согнуло так, что разогнуться нет сил, то радости это не добавляет. Женщины в этот период стервенеют, а вот бургомистр свирепел, и горе тому, кто попадал под «горячую руку».
Петерсон, конечно, об этом знал, но его никто не предупредил, потому что все, кто мог, попрятались, как тараканы, от греха подальше, по щелям.
И вот начальник порта с сияющей от счастья физиономией предстает перед бургомистром, которому было так хреново, что он готов был удавить любого вошедшего к нему в кабинет.