– Зотов чего-то нашел, – пожал плечами тот.
– Так быстро? – удивился комотряда, вылезая из тачанки, в которой они с агитатором находились все время, пока шла работа. – Значит, знали, где копать, сами там припрятали.
Под тенью серебристого лоха хорошо было лежать, и на солнцепек совсем не хотелось. Ничего не поделаешь – революционный долг.
– Где? – спросил он арестанта, когда поднялся к вершине.
– Там, – указал Илья на землю в шагах трех от себя. – Лопата о ящик стукнула.
Зотов азартно облизал губы, отвел глаза.
Гориматенко на всякий случай поправил портупею: такой за золотишко и лопатой может. Яма уже, считай, готова, прикопают – не найдешь.
– Ну-к, Захин, подсоби. – Комотряда прошел к указанному месту, стараясь держать бывшего сотника в поле зрения.
Красноармеец передал трехлинейку товарищу и, отобрав лопату у Ляпунова, стал рядом с командиром. Копнули – песок ручейком устремился в глубину.
– И правда, что-то…
Гориматенко не успел договорить. Усердный Захин с силой ударил в землю. В недрах холма глухо ухнуло, и весь раскоп в одно мгновение превратился в воронку сыпучего песка. Зотов успел отскочить, выбрасывая держак лопаты мужикам, стоящим на краю. Спиридон Ляпунов тут же вцепился в палку, потянул, уперевшись ногами в крошащуюся землю.
– Стоять! – крикнул напоследок комотряда Гориматенко, проваливаясь в недра коварного холма.
Следом едва не соскользнул председатель, но Зотов успел схватить его за ворот рубахи. Председатель задергался, вывалив язык, – ворот стал душить его.
– Тыщите! – заорал на оторопевших мужиков Спиридон.
Казаки ожили, вцепились кто в держак лопаты Ильи, кто в руки Спиридона. И потянули. И вытащили.
– Господи, та шо ж это, та как же это, – сиплым голосом причитал председатель, хватая ртом воздух.
– Полна… победа пролетариату, – пробормотал Ляпунов, сидя на корточках.
– А-а т-таварищ Г-горимат-тенко? – У агитатора от страха дрожал подбородок и тряслись руки. От комотряда не осталось и следа. На вершине холма успокаивалась желтая песчаная воронка с торчащей из нее рукоятью лопаты красноармейца Захина.
– Хош раскопать сваго командира? – поинтересовался Ляпунов, поднимаясь на ноги. – Так давай!
Он протянул агитатору лопату, от которой тот шарахнулся, как черт от ладана.
Во сне – и то нет отдыха душе,
Перед глазами образы теснятся…
Карл Шпиттелер. Между «Илиадой» и «Одиссеей»
– Гадство, – пробормотал Макар, ощупывая повязку на левом плече.
Рана пустяковая, а вот то, что он потерял лунный камень, подаренный Лизой, – непростительно. И как следствие – Лизу он тоже потерял. Зотов вздохнул, сжимая и разжимая кулаки. Хоть разревись, а чем это поможет? Можно и головой об стену побиться, стеная от горя. Можно пойти к Любке и сказать, какая она сука, что это она наворожила на сестру, даже врезать ей пощечину. И люди поймут. Нет, конечно, они осудят поступок Зотова, но потом поймут – как он любил Елизавету! – пожалеют – сгоряча это он, а Любке нечего было лезть в чужое счастье. Народу интересно будет поговорить о случившемся, посудачить. Даже если потом Макар приведет в дом другую – его поймут, не век же горевать.