Осарта подняла голову. И воин, и кагар не принадлежали ни к скифам, ни к сарматам. Они вышли из чуждого далекого мира, который Дарсата не может себе даже представить. Быть может, именно там следует искать след Амаканги? Она больше не колебалась. Меч сверкнул в лучах горячего солнца, отблеск упал на голубой круглый камень на плече паралата. На какое-то мгновение Дарсата прикоснулась к руке воина – горячие искры сыплются от ударов тяжелого молота, раскаленная полоса аспайны превращается в клинок. А еще загорелое девичье лицо, голубые глаза прищурены – она смеется.
Паралат дернулся от нанесенной раны, хотя кагар успел его предупредить. Он глянул в глаза Дарсаты и не стал доставать меч.
– Ты бесстрашен, доблестный повелитель железа! – с восторгом сказала она на языке, которого тот вряд ли знал.
Ночь с 21 на 22 июня 1941 года
На долю Федора не выпало пробуждение кургана. Однако в его судьбу Рытый внес немалую лепту.
Игнат Рогожин огляделся, прислушался.
– Кажись, в той стороне пес брешет.
– В какой енто стороне? – зло спросил Спиридон Ляпунов.
И действительно, в какой? Со всех четырех сторон стоял непроглядный туман. Где он пса услышал? Ни звука, ни шороха.
– Глядите лучше, дядьки, под ноги, – подал голос Федор Зотов – самый молодой. – Не ровен час, в балку сковырнетесь.
– У-у! Щанок! – презрительно глянул на него Спиридон. – Да я энту балку почище вашего брата курганника знаю. Хоть с затуленными глазами ходи.
– А вот глаза затулять не надо, – пряча улыбку, попросил Федор. – Доставай вас потом, дядь Спиридон, из оврага.
– Ах ты ж, возгря нечесаная! – взвился Ляпунов, да так распалился, что Игнату пришлось заслонить парня своим худосочным телом.
– Погодь-погодь, Спиридон. Гляньте-ка. Чойт белеет.
– Чойт тама белеет, – огрызнулся Ляпунов. – Кругом бело…
Он осекся. В тумане и впрямь белело что-то вроде палатки или шатра.
– Тют ты, – удивился Спиридон. – Откель у нас такой штуке узяться? Казахи приехали, что ль?
В этот раз мир упруго выталкивал ее назад. Дарсата с трудом признала свою ошибку: перед очередным обрядом нужно было отдохнуть, но она решила, что сил вполне хватит, и поторопилась. Самонадеянность подвела ее, и теперь осарта застряла в межмирье, словно муха в паутине: назад не вернуться, вперед – не пробиться.
Она поставила шатер у излучины реки, где бесследно исчезла Амаканга. Мадсаку было объявлено, что осарта Дарсата удалилась из стойбища, чтобы предаться общению с духами, которые, если будут благосклонны, проведут заблудшую душу погибшей Амаканги в божественный чертог. По такому случаю царь напился, сокрушаясь о несчастной судьбе возлюбленной жены, – на самом деле радуясь самоустранению конкурентки.