Дикие лохматые девки
Цветастые женщины на вершине
Монстры кожного покрова.
Все цвета соединяются
Чтобы создать лодку
Раскачивающую нашу расу
Может ли любой ад быть
Ужаснее и реальнее
Чем теперь
«Я сжал её бедро
И смерть улыбнулась»
Смерть, старый друг
Смерть и мой член
Это мир.
Я могу простить
Свои обиды
Во имя
Мудрости
Роскоши
Романтики.
Строчка за строчкой
Слова исцеляют
Элегия на смерть духа
Моего члена
Не имеет смысла
В лёгком пламени
Слова ранят меня
И несут исцеление.
Если вы этому верите
Все сольёмся сейчас в плаче
На смерть моего члена
Язык познания
В оперении ночи.
Парни сходят с ума
От горя
Я жертвую свой член
На алтарь
Тишины.
В чертоги царские опять я возвращён. Я так устал, измучен и смущён. Но это далеко ещё не пытка. Во мне так сильно разжигает та машина любопытство.
— Привет тебе, мой князь! Устал ты, вижу. Я отдых тебе снова дам, иначе я себя возненавижу…
Но не желаешь ли ты прежде узнать «легенду» смерти Джима? Она неоднозначна. Я пытаюсь разгадать загадку ту неудержимо!
— Да, Государь! Я жажду так услышать твой рассказ. Надуюсь, что ничто не остановит нас.
— Так вот. С Памелой укатил в Париж на отдых Джим. Он был измучен, но в своих привычках «вредных» был неудержим. Кутил, гулял. К себе он в номер проституток приводил. Французских женщин он пикантными ужасно находил.
Памела ссориться с ним избегала, и попросту на два-три дня при этом от него сбегала. Не стала после даже ревностью его корить, а просто ни о чём с ним не хотела говорить…
Она прекрасно знала: нечего его вниманием «пытать». Он сам сказал, что всё, хотя бы раз, он в этой жизни должен испытать…
То были оргии: разнузданные, бесконечные, и жизнь на грани. Нет, не боялся смерти он, и верил в душу вечную, по собственной программе…
И вот в июле, в первых числах года семьдесят первого, она вернулась из очередной «отлучки», и в ванную пошла, чтобы помыть с дороги ручки.
Вдруг в полной ванне тело смертно-бледное она узрела. То было Джима Моррисона тело!
Уже холодная была совсем вода. А тело было холоднее льда!
Его похоронили на парижском кладбище. Оно зовётся Пер-Лашез. И местом поклонения его фанатов оно стало.
Ну, что могу сказать ещё? И он от жизни, да и жизнь, наверно, от него устала…
Хоть в смерть его реальную не очень-то я верю: ведь мастером он розыгрышей был! Но всё равно, надеюсь, что нашёл свои он двери и в нужном направлении уплыл…
Таков конец печальный, но хочу верить я, что всё-таки, это ещё не окончание…
Опять тебя я, князь, в Моржанку отпускаю. Великолепный тебе отдых предрекаю. Вернись ко мне не раньше, чем через десять дней. Через двенадцать, я скажу, верней.