Резко кивнув, она, не открывая глаз, глубоко вдохнула через нос.
Ей снова не хватило смелости заиграть.
— О чем вы думаете сейчас? — спросил он после того, как прошло несколько минут. Ее нервозность была ощутимой. — Что у вас в голове?
— Я чувствую себя голой.
Она открыла глаза и моргнула пару раз, а потом холодно уставилась на Талоса.
— Вам когда-нибудь снился сон, в котором вы идете куда-то, вокруг вас люди, а вы смотрите на себя и понимаете, что вы голый?
— Я знаю людей, которым снятся такие сны, — признал он, хотя сам не видел ничего подобного.
Талосу снились кошмары, в которых он чувствовал собственное бессилие. Он снова и снова переживал тот последний вечер со своими родителями, когда он прыгнул на спину отца и начал колотить его маленькими кулачками.
Отец Талоса отшвырнул мальчика с такой силой, что тот отлетел от него и ударился головой об угол кровати. В своих снах Талос видел, как мать обнимает его, успокаивает и целует его ушиб, вытирая его слезы, которые смешивались с ее собственными.
Это был последний раз, когда он видел своих родителей живыми.
Ему не позволили увидеть их мертвыми. Состояние их тел было настолько плохим, что их хоронили в закрытых гробах.
В своем худшем сне он представлял, как входит в семейную часовню, приподнимает крышки их гробов и видит их изуродованные тела. Его воображение в этих кошмарах было безграничным.
— Попробуйте представить себе это, потому что я чувствую себя сейчас почти так, — сказала она, паникуя.
— Вы чувствуете себя голой? — спокойно спросил он, лучше других зная, каким буйным бывает воображение.
— Да, — прошептала она.
— Значит, вы должны раздеться.
— Что? — едва слышно произнесла она.
Талос наклонился, снял с себя ботинки и носки.
Что он делает?
Его руки потянулись к рубашке. Прежде чем Амалия успела понять, что происходит, он ловко расстегнул рубашку.
— Что вы делаете? — спросила она.
Он поднялся на ноги.
Если бы она не стояла прижавшись спиной к стене, то повернулась бы и убежала.
— Единственный способ преодолеть страх наготы — играть пьесу голышом, — спокойно ответил он.
От ужаса Амалия не могла пошевелить языком.
Он снял рубашку и повесил ее на спинку стула.
У Талоса был великолепный, мускулистый торс и золотисто-бронзовая кожа. На его груди виднелись черные волоски.
Он беспечно, словно раздеваясь перед приемом душа, расстегнул пояс брюк и потянул молнию вниз.
— Пожалуйста, остановитесь, — умоляла она его.
Он категорично уставился на нее, а потом стянул с себя брюки и трусы и аккуратно сложил их на стуле. А затем он обратил все свое внимание на Амалию.