Я сцепила руки в замок, чтобы они не тряслись.
— Положи Пискуна в его клетку и собирайся в школу, Оливия. Мы… притворимся, что ничего не произошло, ладно? И иди чистить зубы. — Я сделала паузу. — И даже не думай надевать платье принцессы сегодня в школу.
Она остановилась в моем дверном проходе.
— Но я же принцесса.
— Не в школе. Иди, — я указала в сторону ее спальни, игнорируя то, что мой желудок скрутило.
Оливия поспешила по коридору, совершенно не подозревая, в какую переделку мы обе попали. Слово «нормальные» совершенно не годится для описания нас. Я даже не уверена, применимо ли к нам слово «человек».
Стоя в одиночестве ванной, я смотрела на свои трясущиеся руки, на грязь, которой был измазан указательный палец, и приказала себе собраться. Я не могла позволить себе потерять самообладание. Мне нужно быть сильной ради Оливии. Посмотрев на свое отражение, я заставила себя улыбнуться. Вышло как-то криво.
И еще у меня на виске вскочил огромнейший прыщ.
Чудесно.
После быстрого душа я прошлепала в спальню, влезла в первые попавшиеся чистые джинсы и схватила кардиган со спинки стула. Конечно, топ в обтяжку смотрелся бы гораздо лучше, но в этом случае шрамы, которые тянулись по рукам, стали бы видны. Очевидно, исцеляющее прикосновение Оливии не в силах исправить все.
В прошлом году в раздевалке одна из девочек, а именно Салли Венчман, увидела шрамы, когда я переодевалась. Салли окрестила меня Франкенштейном, и с тех пор это прозвище прилипло ко мне.
Я взяла свой блокнот и засунула его в сумку с книгами. На выходе я схватила со стула перчатки цвета кожи и надела их. Футболка с длинным рукавом скрывала большую часть перчаток и ребята думали, что я пыталась спрятать шрамы.
Частично это было правдой.
— Ты готова? — крикнула я, спускаясь по ступенькам. — У нас осталось около двадцати минут.
— Ага. — раздался приглушенный ответ.
Я последовала на звук голоса и обнаружила Оливию, поедающую хлопья за столом… В своем платье принцессы.
Черт возьми. Девчушка была странной и без того, чтобы носить одно и то же платье каждый день.
— Оливия, что я тебе сказала?
Она вскочила из-за стола и положила свою тарелку в раковину, повернувшись ко мне с озорной улыбкой.
— Но мне уже поздно переодеваться.
Я ошарашено смотрела на нее.
— Ну ты и негодница.
Она неуверенно подошла ко мне. Медленно, девчушка потянулась и обернула свои пальчики вокруг моих, покрытых перчатками. Когда я кивнула, ее хватка усилилась, и все в ее мире встало на свои места.
Два года прошло с того момента как я могла прикоснуться к Оливии без каких-либо препятствий между ее и моей кожей. Все это дерьмо с супер-особенным-прикосновением-смерти на самом деле отстой. Я не могу поцеловать колено Оливии, чтобы облегчить боль, когда она падает, или обнять, когда она плачет, и успокоить. Даже ощущение близости с человеком меркнет.