В статье Хориса Хосмера о первых карандашных мастерах Новой Англии рассказывается еще об одном человеке из Конкорда, некоем Дэвиде Хаббарде, который «впервые сделал карандаш в можжевеловой оправе для продажи в Новой Англии, но эти карандаши не слишком ценились, и их было изготовлено совсем немного»[169]. Мы вряд ли узнаем, сколько было в Америке таких ремесленников-изобретателей, которые придумывали и делали «не слишком ценившиеся» карандаши, а также неоцененные мосты из камня, дерева или железа. Уильям Эдвардс, валлийский каменщик, живший в XVII веке и видевший обрушение трех своих первых мостов, сумел в конце концов благодаря своей изобретательности и настойчивости построить мост Понтипридд, который стоит до сих пор. Так и коллективная, хотя порой разрозненная, активность первых американских инженеров и карандашных мастеров вскоре дала кое-какие результаты.
Математические и философские основы современной инженерии были заложены во Франции, однако их проигнорировали в Великобритании и Америке, где существовала система ученичества у старых мастеров, препятствовавшая инновациям и душившая воображение. Атмосфера тех лет ярко описывается в воспоминаниях сына Уильяма Манроу, одного из первых производителей карандашей в Америке в начале XIX века. В 1795 году, когда Конте получал в Париже патент на изготовление современного карандаша, семнадцатилетний Манроу стал учеником краснодеревщика, который по совместительству был также священником в Роксбери, Массачусетс. Молодого Манроу держали в ежовых рукавицах: «В те времена мальчикам приходилось мириться с тем, что их считали детьми, чьи права и обязанности определялись мастерами, и притом с немалой строгостью»[170].
Однако дух промышленной революции, который подогревался политическими революциями в Америке и во Франции, зажигал в учениках искры неповиновения. Как и Оливер Твист, молодой Манроу и его товарищи были недовольны едой, которой их кормили. Они требовали лучшей пищи, чем обычный хлеб с молоком по утрам и вечерам, за исключением воскресений, когда утром они получали какао. И некоторые требования были удовлетворены: например, какао стали давать каждый день. Но другие претензии остались без ответа: к примеру, театр в Бостоне им разрешалось посещать только раз в году. Социальное давление было само по себе неприятно, но рабочая обстановка вообще не поощряла инноваций.
Молодой Манроу начал рано подавать надежды и стал «лучшим работником в мастерской»; к тому времени, когда он решил ее покинуть, «ему стали поручать самые трудные и тонкие операции». При этом его профессиональный рост не обходился без противодействия со стороны мастера: