Она меня ждала...
Мы в восемнадцать-двадцать лет угли на фронт, а вернулись в двадцать двадцать пять. Сначала радость, а потом страшно: а что мы будем делать на гражданке? Подружки институты успели окончить, а кто мы? Ни к чему не приспособленные, без специальности. Все, что знаем - война, все, что умеем, - война. Хотелось скорее отделаться от войны. Из шинели быстренько сшила себе пальто, пуговицы перешила. На базаре подала кирзовые сапоги и купила туфельки. Надела первый раз платье,. слезами обливалась. Сама себя в зеркале не узнала, мы же четыре года - в брюках. Кому я могла сказать, что я раненая, контуженая. Попробуй скажи, а кто тебя потом на работу возьмет? И что говорить, у меня ноги больные, я была очень нервная...
Мы молчали как рыбы. Мы никому не говорили, что мы фронтовички. Так между собой связь держали, переписывались. Это потом чествовать нас стали, приглашать на встречи, а тогда мы молчали. Даже награды не носили. Мужчины носили, это победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами.
На фронте мужчины относились к нам изумительно, они оберегали нас, я не встречала в мирной жизни, чтобы они так относились к женщинам. Когда отступали, ляжем отдохнуть - земля голая, они сами в гимнастерках лягут, а нам отдадут свои шинели: "Девчонок... Девчонок надо укрыть..." Найдут где-то кусочек ваты, бинта: "На, возьми, тебе пригодится..." Сухарик последний поделят. Кроме добра, кроме тепла, мы ничего другого не видели., И нам было так обидно, когда после войны надо было прятать свои солдатские книжки...
Мы с мужем, когда демобилизовались и приехали в Минск, не имели ни простыни, ничего. Он тоже фронтовик, командир батальона. Нашли карту, она хорошая была, на бязи. Мы ее отмачивали... Вот эта бязевая простыня - первая простыня у нас была. Потом, когда дочка родилась, на пеленки ее пустили. Карту эту... Как сейчас помню, политическая карта мира... Муж как-то пришел: "Пойдем, мать, я видел выброшенный старый диван..." И мы ночью ходили за тем диваном - ночью, чтобы никто не видел. Как мы радовались этому дивану!
Все-таки мы были счастливые. Мы не унывали. Отоварим карточки и звоним друг другу: "Приходи, я сахар получила. Будем чай пить"... Ничего над нами не было, ничего под нами не было, не было этих ковров, ничего... И мы были счастливы. Мы были счастливы, что мы живы остались. Что мы дышим, смеемся, живем... Нас грело чувство любви и сострадания к людям. Как-то очень нужен был человек человеку, мы очень нуждались друг в друге. Хотя это были трудные, теперь оглянешься, - очень трудные годы.