Сейчас, конечно, нас подняли, оценили. И меня часто приглашают выступать, рассказывать. Недавно выступала перед молодыми итальянцами. Мне сказали, что это дети богатых родителей. И вот они меня расспрашивали. У какого врача я лечилась? Почему-то они выясняли, не обращалась ли я к психиатру? И какие сны снятся? Снится ли мне война? И не было ли мне на войне страшно? Я им отвечала, что каждый человек хочет жить, в каждом таится страх смерти, но есть такие моменты, когда ты не ощущаешь: есть страх или нет. Ты видишь, что в твой дом пришел враг, и тогда ты побеждаешь свой страх. Они реагировали таким образом, что советская женщина для них загадка. Еще их интересовало: вышла ли я замуж после войны? Почему-то они думали, что нет. Я им в тон говорю: "Все трофеи везли с войны, а я мужа везла... Есть у меня дочка. Теперь внуки растут..." Конечно, я хотела больше детей, но не было ни здоровья, ни сил, ни средств. Что тут говорить... И учиться не смогла. Работала до пенсии лаборанткой в политехническом институте.
Работа мне нравилась, всегда с молодежью. Стареешь медленнее...
Был у меня два года назад в гостях наш начальник штаба Иван Михайлович Гринько. Он уже на пенсии. За этим же столом сидел. Я тоже пирогов напекла. Говорят они с мужем, вспоминают, девчонок наших называют. А я как зареву: "Почет, говорите, уважение. А девчонки-то многие одинокими остались, не у всех и сейчас есть отдельные квартиры. Всю жизнь в коммуналке. Кто их пожалел? Защитил? Да знаете и вы?.." Одним словом, праздничное настроение я им испортила...
Начальник штаба вот на вашем месте сидел. "Ты мне покажи, - говорил, кто тебя обижал. Я ему расскажу, какие вы были девчонки"!" Прощение просил: "Валя, я ничего тебе не могу сказать, кроме слез". Да что теперь. Теперь уже поздно..."
Перед уходом, как я ни отказываюсь, мне напаковывают пакет с пирогами: "Это сибирские. Особенные". И дают длинный список с адресами и телефонами: "Ты уж, пожалуйста, всех наших девчонок найди. Обязательно отзовутся, мы народ не избалованный. Я хоть и отболею после нашей встречи, но рада, что ты послушала. Пусть память останется..."
"Нас награждали маленькими медалями..."
Памятный май восьмидесятого. Позади уже два года поисков, встреч, десятки писем разосланы в разные концы страны. Моя личная почта стала напоминать военкоматскую или музейную: "Привет от летчиц авиаполка Марины Расковой...", "Пишу Вам по поручению партизанок бригады "Железняк"...", "Поздравляют... минские подпольщицы... Желаем успеха в начатой работе...", "Обращаются к Вам рядовые полевого банно-прачечного отряда..." И я живу теперь как бы в двух поколениях - в том, что было молодо в сорок первом и в своем, кому двадцать и тридцать сейчас. Ношу в своем сознании две реальности, два человеческих мира, которые пересекаются и расходятся, поочередно укрупняются или уменьшаются, сливаются воедино. Моя память - это уже их память. Их память - моя память.